прокуратуру, а это, к слову, я, имеет право на подобное решение. Я, к сожалению, не припоминаю, чтобы давал вам указание заново возбудить дело о смерти Марлены Аммер.
— Не буду спорить, господин старший прокурор, — покорно ответил Мезомед. — Но, если позволите заметить, я не возбудил заново дело. Я просто занимался просмотром материалов с обучающей целью и при этом натолкнулся на ряд странностей и нестыковок, которые вызвали у меня подозрение…
— Значит, вы сомневаетесь в серьезности моей работы? — прервал Буркьело речь молодого прокурора.
— Нисколько!
— Но я остановил следствие, и на документах стоит моя подпись! Женщина захлебнулась в ванне. На этом дело закрыто. Вы говорили о каких-то странностях?
— Ну да, — подтвердил Мезомед. — Вот хотя бы результаты вскрытия. С вашего позволения, вскрытие проведено очень небрежно.
— Квалификация доктора Вебера не подлежит сомнению!
— Я этого и не утверждал! Но даже высокая квалификация не гарантирует, что у человека был хороший день. Мне кажется, что этот документ появился вообще без вскрытия. В нем описаны только этапы, из которых нельзя сделать никаких выводов. А самая необычная улика вообще осталась без внимания.
— Что вы имеете в виду, доктор Мезомед?
— Следы ароматических веществ на халате синьоры Аммер — смесь драгоценных древесных смол, таких, к примеру, как олибанум и бальзам дерева толу, из которых делают самые дорогие благовония в мире. Благовония, использующиеся только в Ватикане.
Буркьелло откашлялся, словно от дыма благовоний у него запершило в горле.
— Интересно, — сказал он, осклабившись, — и какой вывод вы сделали? Надеюсь, вам не пришло в голову, что в этом деле замешано папство? — Старший прокурор рассмеялся и снова кашлянул. — Хорошенькая история! История действительно хороша! — повторил он несколько раз.
Когда он наконец успокоился и вытер пот с порозовевшего лица, Мезомед невозмутимо продолжил:
— Папство — нет. Но, возможно, курия?..
— Я вас не понимаю, — озадаченно произнес старший прокурор.
У Мезомеда был припасен еще один козырь. И он тут же его выложил.
— В журнале «Guardiano», — начал он с ходу, — появилось интересное журналистское расследование этого случая. Статья была написана репортером криминальной хроники Катериной Лимой.
— Боже мой, это имя мне известно! — Буркьелло умоляюще воздел руки. — Я ни во что не ставлю такой вид журналистики.
— Как бы там ни было, в статье были приведены факты, которые требовали проверки и которые нигде, кроме этой статьи, не встречались. Я связался с журналисткой. При встрече она показала мне фотографии, сделанные ею на похоронах Марлены Аммер.
— И что? К чему вы клоните, доктор Мезомед? Все похороны выглядят одинаково.
— Я готов опровергнуть ваше утверждение. Есть пышные похороны и не очень, с церковным богослужением и без него, но эти показались мне в высшей степени необычными. На похоронах Марлены Аммер присутствовали как минимум два кардинала курни, а может, и больше. На снимках запечатлены государственный секретарь Ватикана Филиппо Гонзага и глава Святой Палаты Бруно Моро.
Буркьелло вскочил с места и, сцепив руки за спиной, стал ходить вдоль своего стола. Затем он остановился, уставился в пол и тихо пробормотал:
— Я так не думаю.
— Эти фото не оставляют сомнений, — настаивал на своем Мезомед. — По крайней мере, относительно этих двух вышеназванных личностей. Я не доверяю высокопоставленным лицам Ватикана, но на снимках можно узнать и других членов курии.
— Ну и?.. — Старший прокурор пронзительно посмотрел на Мезомеда. — Что это значит?
— Я бы сказал, что это само по себе уже необычно. Я не представляю, чтобы члены курии — хотя бы один! — появились у меня на похоронах. И вообще, откуда достопочтенным синьорам было известно, что тело Марлены Аммер выдали для захоронения? Почему эту женщину похоронили анонимно? И почему на кладбище один из участников похоронной процессии велел журналистке Лиме достать из фотоаппарата карту памяти и отдать ему? Это лишь несколько вопросов, которые сейчас приходят мне на ум. Также нельзя отбрасывать предположение, что у курии есть определенные связи с римскими правоохранительными органами.
— Смешно! — Буркьелло недовольно покачал головой. Потом ои подошел вплотную к Мезомеду и почти шепотом произнес: — Вы решили совсем загубить свою карьеру? Я дам вам хороший совет. Если уж вы попали в это болото, хотя бы не шевелитесь. Я, конечно, могу вас понять. Я тоже когда-то был молод и честолюбив.
«Могу себе представить», — вертелось у Мезомеда на языке, но он смолчал и вместо этого вежливо возразил:
— Речь идет не о честолюбии, синьор старший прокурор, а исключительно о законе и справедливости.
Буркьелло бесстыдно усмехнулся.
— Праведники должны много страдать. Так написано в псалмах.
— В псалмах случайно не написано, что право должно оставаться нравом?
— А вы упрямец, доктор Мезомед. Остается только надеяться, что упрямство не приведет вас к гибели. — В голосе старшего прокурора появились угрожающие нотки.
Мезомед почувствовал себя героем американского гангстерского фильма, в котором прокуроры всегда продажны и бессовестны.
Тут зазвонил телефон.
Буркьелло снял трубку:
— Pronto!
Мезомеду показалось, что его начальник отчитывается перед своим собеседником.
— Нет, — с подобострастием говорил старший прокурор, — это просто ошибка… Конечно, я об этом позабочусь и лично проконтролирую… Простите за беспокойство… Передайте поклон его высокопреосвященству!
Он повесил трубку и, повернувшись к Мезомеду, сказал:
— Вот так. Мы, надеюсь, поняли друг друга.
Глава 40
Двое суток государственный секретарь Филиппо Гонзага провел в Апостолическом дворце, в своих личных апартаментах с затемненными окнами. Он отказывался от пищи и никого к себе не пускал, даже личного врача понтифика, которого позвал на помощь кардинал Моро. Гонзаге хотелось побыть одному.
Ему трудно было вернуться к реальности. К тому же время от времени у кардинала начинались приступы сильного озноба; от дрожи сводило руки и ноги, как будто его тело находилось под высоким напряжением.
Как только тряска прекращалась, Гонзага вновь пытался собраться с мыслями. «Кто стоял за похищением?» — эта мысль не давала ему покоя. Врагов у него было достаточно, но лишь немногие интересовались Туринской плащаницей.
Он вспоминал искаженный громкоговорителем голос и какие-то обрывки разговора; на ум приходил тот факт, что у похитителя наверняка было теологическое образование. Именно этот факт и беспощадность происходившего указывала в первую очередь на Аницета — главу братства Fideles Fidei Flagrantes.
Если кто и знал о подлинности плащаницы, то, скорее всего, магистр. Гонзага лично вручил ему плащаницу, когда приезжал в замок Лаенфельс. И при этом речь тогда шла об оригинале, а не о копии. В
