жизнь. Любой другой спасал бы на его месте дорогую лошадь, а раба оставил бы тонуть. Теперь Сикиннос был другого мнения об эллинах. Кроме того, как домашний учитель и воспитатель дочерей Фемистокла, он получал хорошее жалованье. Чего еще нужно желать?
— И никогда больше не возвращайтесь! — Сикиннос рассмеялся и крепко хлопнул капитана по плечу. Он вытащил маленькую табличку и протянул ее моряку. — Греческое изобретение, но неплохое.
На табличке были изображены очертания Аттики, Кикладских островов и западного побережья Малой Азии.
— Это изобрел Анаксимандр,[38] — пояснил Сикиннос, — ученик Фалеса Милетского.[39] Здесь ты видишь Эгейское море в уменьшенном размере, а вот путь, которым вы должны идти. — Он вытащил грифель, обозначил им юг Аттики и прочертил на табличке линию. — Сначала ты идешь на юг и огибаешь мыс Сунион, а потом берешь курс на восток, на остров Делос. По пути до Делоса в поле твоего зрения всегда будет какой-нибудь из Кикладских островов. Вскоре вы выйдете в открытое море — это займет полдня пути. Затем слева появятся острова Икария, Самос и, наконец, побережье Милета.'Да поможет вам Митра!
Капитан молча кивнул, спрятал странную табличку и последним запрыгнул на скрипящее судно. Варвары с бодрыми криками поставили парус и опустили в воду длинные весла. Высокий нос корабля лениво повернулся в сторону моря, прозвучало несколько непонятных команд, и теплый ветер расправил парус.
Пока Сикиннос со смешанным чувством печали и озабоченности смотрел вслед исчезающей вдали триере, среди людей, работавших в Фалере, распространилось беспокойство. Афиняне указывали в сторону моря. Но не на удаляющийся корабль варваров, а на паруса, появившиеся на мерцающем горизонте. Натренированному глазу нетрудно было определить, что это флот Мильтиада.
Прежде чем широкое, тяжеловесное судно с бывшими персидскими рабами поравнялось с возвращающимся флотом, на берегу воцарилась гнетущая тишина. Сикиннос, который не мог понять причины глубокой подавленности, охватившей людей, спросил у одного рабочего:
— Разве вы не рады, что ваш флот возвращается в надежную гавань?
Тот, к кому он обратился, осмотрел его с головы до ног, по короткой стрижке опознал в нем раба и печально произнес:
— Ты, наверное, не знаешь, раб, что эллины уже издалека сигнализируют парусами о том, насколько успешным был поход.
Сикиннос приложил руку к глазам, чтобы защитить их от солнца, и стал рассматривать приближающиеся корабли.
— Вон, смотри, они подняли черные паруса, а это не предвещает ничего хорошего.
Когда к берегу причалил корабль флотоводца, Мильтиада снесли с борта на носилках. Весть о бесславном поражении распространилась как огонь в степи.
Мильтиад с тридцатью кораблями окружил вражеский остров Парос и взял нескольких пленных. Но крепостные стены оказались непреодолимыми, поэтому полководец решил обложить город и взять его измором. За двадцать шесть дней ничего не произошло. Запасы афинян, осаждавших город, иссякли. Победителя Марафона, обратившего в бегство внушавших ужас варваров, ждал невероятный позор. Он сумел прогнать персов, владевших шестьюстами кораблями, но вынужден был капитулировать перед паросцами. Мильтиаду пришлось использовать последний шанс. Среди плененных жителей острова находилась жрица Деметры. Она предсказала афинскому полководцу, что он не сможет завоевать Парос, пока в распоряжении жителей острова будут оставаться священные реликвии храма. Если же он заберет их себе, то остров падет. А она якобы знает путь через стену.
Ночью Мильтиад в сопровождении жрицы перелез через укрепления. Но когда им открыли вход в храм, полководца начали мучить сомнения, а не заманивает ли его жрица в ловушку. Что было сил он побежал назад к стене, перелез в том же самом месте и, уже спускаясь, упал и получил тяжелую травму. На следующий день афиняне сняли блокаду и возвратились домой.
Когда старого Мильтиада снесли с корабля, Кимон, его сын, заплакал. Вместо сочувствия афиняне отнеслись к потерпевшему неудачу полководцу с едкой насмешкой. Ксантипп, который с самого начала не верил в успех этого похода, теперь, напомнив полководцу о его хвастливых обещаниях, обвинил его в обмане народного собрания, что обычно каралось смертной казнью.
Когда судьи на ареопаге зачитывали приговор Мильтиаду, тот уже лежал при смерти. Несчастный полководец должен был оплатить из своего кармана расходы на паросскую экспедицию: пятьдесят талантов, что равнялось тремстам тысячам драхм. На следующий день Мильтиад умер.
Когда Главк устраивал в ателье один из своих знаменитых праздников, поучаствовать в нем изъявили желание самые именитые жители Эллады. К нему съезжались гости с далеких островов и даже из-за морей: поэты, философы, ученые, музыканты, политики, ораторы, спортсмены, прорицатели и просто красивые женщины. Эпикл из Гермиона, трогая струны своей цитры, распевал стихи Гомера и кланялся под бурные аплодисменты. Симонид, вдохновенный поэт с острова Кеос, исполнял веселые, исполненные иронии стихи о битве под Марафоном, и никто не находил ничего плохого в том, что кто-либо из гостей время от времени подбрасывал Симониду драхму-другую. Все знали о его навязчивом страхе, что он не сможет выжить, полагаясь на свое искусство. И этот страх, который на самом деле давно превратился в самую обыкновенную жадность, стал притчей во языцех. Пьяный Анакреон, уроженец ионийского Теоса, декламировал сальные стишки о любви, рассчитанные в основном на маленьких девочек. Его лысая голова и плохие зубы производили не очень приятное впечатление, но две дешевые проститутки, сопровождавшие его, не обращали на это внимания.
Где бы ни появлялся друг Фемистокла Фриних, он всегда оказывался в центре внимания. Афиняне бурно обсуждали его творческий опыт и считали дерзостью тот факт, что поэт, а также его учитель Феспис разъезжали по стране с двумя мимами. Его драма «Падение Милета» вызвала настоящий скандал, потому что Фриних ввел в нее женские роли. Поговаривали, что Эсхил из Элевсина, брат которого Кинегир трагически погиб под Марафоном, тоже готовил драму о войне против персов. Большого успеха он до этого никогда не имел, хотя уже несколько раз участвовал в конкурсах трагиков во время Великих Дионисий.[40]
Главк, облаченный в длинный пурпурный хитон, лавировал среди своих сиятельных гостей, хлопал в ладоши, приказывая рабам разносить воду и вино, предлагал фрукты, горой возвышающиеся на огромных блюдах, и знакомил гостей друг с другом. Подобные торжества, на которых встречались знатные представители общества, назывались в Греции симпозионами. Перед началом праздника организатор объявлял, в каком соотношении следует смешивать вино с водой. Только варвары пили чистое вино! Главк предложил пить в соотношении пять к двум, большими чашами. Это означало пять частей воды и две части вина. Если пили один к одному, что считалось верхом дозволенного, то использовались небольшие сосуды.
На кушетке в дальнем углу просторного ателье, среди бронзовых скульптур и глиняных моделей, расположился почтенный старец с роскошной седой бородой. Его сразу же окружила толпа молодых людей, которые стали досаждать ему вопросами. Это был Гераклит из Эфеса,[41] которому афиняне дали прозвище Темный, потому что не понимали почти ничего из того, что он говорил. Он утверждал, что огонь является началом всех вещей, а из огня появились вода, земля и воздух — именно в такой последовательности.
— Так, значит, все красивые мальчики и прекрасные женщины тоже появились из огня? — весело спросил Главк.
— Ну конечно! — ответил философ. — Только нужно проследить за развитием, обратившись в прошлое. А если тебе кажется, что человек и огонь находятся в противоречии, то смею тебя заверить, что все происходит в результате противоречий. Даже противоречие противоречия, гармония, находится в противоречии с самой собой.
Слушатели следили за их беседой, не произнося ни слова, и Гераклит почувствовал, что ему следует пояснить свою мысль.
— Поверьте мне, — авторитетно заявил мудрец. — Не стоит сильно полагаться на ваши органы чувств. Возьмите вон ту статуэтку. — Он указал на скульптуру присевшей на корточки Афродиты, которая до
