– Свои предположения я уже обнародовал на консилиуме. У меня нет конкретных подозрений. Видимо, правда находится в секретных комнатах, но туда у меня нет доступа. – В голосе ораторианца прозвучала обида: – С другой стороны…
– С другой стороны?
– Настоящие тайны – не в секретном архиве, они доступны всем. Однако никто не знает, где их искать, и в этом, по-моему, кроется причина волнения и смущения, которые царят в Ватикане с того момента, как нашли надписи в Сикстинской капелле. Буду с вами искренен: в курии есть несколько различных группировок и объединений. Не сообщу вам ничего нового, господин кардинал, но думаю, что теперь одни боятся откровений других.
Еллинек, ничего не говоря, вынул пергамент из ящика стола и протянул Августину:
– Однажды вечером я нашел это на полу архива. Должно быть, кто-то обронил. Вы можете предположить, кому такое могло понадобиться?
– Мне знаком этот документ, – ответил Августин, прочтя бумагу.
– Он может быть как-то связан с самоубийством отца Пио?
– Не могу себе представить как. Но об одной детали в связи с этим документом я упомяну. Этот пергамент вносится к тем документам, которые постоянно перемещаются.
– Как это понять, брат во Христе?
– Очень просто. Существует ряд документов, которые я определил в настоящие
– Странный отдел архива, брат во Христе.
– Может, вам это и кажется странным, Ваше Высокопреосвященство, но после внезапной смерти Джанпаоло это стало для меня необходимостью. Все, кто был папой кратковременно, могли умереть насильственной смертью.
– Но доказательства этому имеются лишь в некоторых случаях, отец Августин.
– Именно поэтому я собрал воедино множество доку! ментов. Целестин умер через шестнадцать дней после избрания, Джанпаоло – через тридцать три дня. Я не очень верю в Божественное провидение в данных случаях.
– Доказательства, отец, доказательства!
– Я не криминалист, Ваше Высокопреосвященство, я только собираю документы.
Кардинал Еллинек сделал невольное движение рукой. Августин не отходил от темы:
– До сих пор не выяснено, куда пропали документы, которые монсеньор Штиклер принес Его Святейшеству вечером перед его загадочной смертью. И до сих пор неясно, куда пропали тапочки и очки Его Святейшества.
Еллинек взглянул на ораторианца. По его спине пробежал холодок, будто кто-то сдавил руками его шею. Кардинал сделал глубокий вдох:
– То есть пропали не только документы?…
– Нет, также тапочки и очки. Не знаю, правда, что бы это значило.
– Что бы это значило… – механически повторил кардинал.
– Думаю, ничего нового я вам не рассказал, Ваше Высокопреосвященство? – осторожно поинтересовался ораторианец. – Это ведь всем известно.
– Да, – ответил Еллинек, – об этом известно.
Он почувствовал себя совершенно несчастным. Сердце у него сжалось. Глубоко вздохнул, но облегчения не наступило. Словно невидимые тиски сдавили легкие. Разве уже одно то, что ему, Еллинеку, послали тапочки и очки, означало, что Иоанн Павел действительно был убит? Но если так, кто же его убил и какой смысл было запугивать кардинала Еллинека смертью?
– Я тогда еще не был членом курии, – сказал Еллинек, будто пытаясь оправдаться. – Но какой смысл могло иметь исчезновение тапочек и очков Его Святейшества?
Кардинал потерял уверенность. Может, Августин знает олльше, чем сказал? Может, он просто хотел его проверить? Какой камень за пазухой у этого всезнайки?
Августин ответил:
– Исчезновение папок с финансовыми документами можно объяснить, Ваше Высокопреосвященство. Папе их принес монсеньор Штиклер, а следовательно, он знал об их содержании. Не очень приятном для курии, господин кардинал. Иоанн Павел I был честен, а многие теперь говорят, что и наивен. Он был благочестивым, почти святым. Стремился только к благочестию и святости. Для него существовало лишь две противоположности – добро и зло, а между ними – ничего. Он был настолько наивным, что игнорировал то, что лежит между добром и злом. А именно это и составляет нашу жизнь. Он забывал, что самые ужасные события истории были вызваны не злом – они возникали из-за благих побуждений. Папа планировал осуществить грандиозную реформу курии. Если бы Джанпаоло реализовал свои планы, многие ее члены не были бы сейчас на своих постах. Ваш друг Вильям Штиклер может назвать конкретные имена, Ваше Высокопреосвященство. Но загадкой остается исчезновение тапочек и очков. По крайней мере, разумного объяснения этому нет.
– А если эти вещи вдруг найдутся?
– Они бы наверняка появились с той стороны – как бы выразиться поосторожней – которой внезапная смерть Его Святейшества была бы выгодна.
Кардиналу Еллинеку сразу стало понятно поведение его партнера по шахматам Вильяма Штиклера. Разве не он, Еллинек, оставил по незнанию странный пакет посреди комнаты? Штиклер заметил его и пришел в ужас, приняв его за одного из убийц Джанпаоло. Как же ему теперь вести себя?
– Других вариантов вы не видите?
Отец Августин отрицательно покачал головой:
– Как еще можно было бы объяснить появление вещей? Или у вас есть другие мысли?
– Нет, нет, – возразил кардинал, – конечно, вы правы. Я только предположил.
Беспокойство, охватившее брата Бенно при появлении сообщения о Сикстинской загадке, не проходило. Наоборот, брат Бенно стал вести себя намного более необычно и непонятно. Не объясняя причин, он попросил аббата о доступе к личным документам, без которых даже монах не может обойтись. Для их хранения в комнате аббата стоял большой шкаф с многочисленными запирающимися ящичками. Аббат не помнил, чтобы брат Бенно ранее просил свои документы. Он дал ему разрешение без лишних вопросов. Сам же углубился в работу, пока посетитель в волнении перебирал бумаги.
Конечно, аббат тоже заметил необычное поведение брата в последние дни. Но он не придавал этому большого значения, ведь знал, что тот ранее занимался творчеством Микеланджело. Что же удивительного в том, что открытие в Сикстинской капелле его так взволновало? Сначала он хотел узнать у брата Бенно, не ищет ли он решения Сикстинской загадки, но побоялся смутить его и успокоил себя тем, что в любом случае ключи от шкафа хранятся у него.
В течение следующих суток
Следующая ночь была длиннее, чем когда-либо прежде. Еллинек не мог уснуть, хотя все его тело сковывала парализующая усталость. Кардинал боялся неизвестности, которая угрожающе нависла над ним, словно собираясь уничтожить. Он встал с кровати, еще раз высунулся из окна, заметил в телефонной будке напротив мужчину, который, позвонив, направился в дом. Но мысли Еллинека крутились вокруг Иеремии, пророков и сивилл, возникающих будто из-под земли. В его голове звучал рев потопа, который затопил землю до горных вершин, а он, Еллинек, маленький, как ребенок, ухватился руками за обнаженное бедро матери, несмотря на смертельный страх, ощущая наслаждение. Он внимательно следил за сотворением женщины из ребра Адама: сладострастная, с аппетитными формами, она склонялась перед Создателем.
