вовлеченными в решение этой задачи. Августин рассказал аббату родного монастыря на Авентинском холме о том волнении, в которое повергла курию надпись Микеланджело.
– Не знаю, – подвел он итог, – каким волшебством владел Микеланджело, но, как только надпись была обнаружена, призраки прошлого ожили.
Аббат, коренастый плешивый старик по имени Одило, выслушал Августина и ответил:
– Данный обет запрещает мне быть откровенным с вами, брат. Но, с другой стороны, у меня есть обязательства оберегать свой монастырь. И теперь я колеблюсь между двумя обетами. Если я открою истину, все, то знаю сам, то это будет страшная правда. Если же промолчу, то помогу курии, но взвалю на себя тяжелую ношу. Как же мне быть, брат Августин?
Августин не вполне понял аббата и ответил, что каждый должен сам решать по совести, о чем ему молчать а о чем говорить.
– Послушай, брат, – начал аббат, – в подвале этого монастыря лежат документы, которые могут запятнать чистую душу нашего ордена и Церкви в целом. Боюсь, что в ходе исследования они все равно будут обнаружены. Поэтому я скажу тебе правду, брат. Следуй за мной!
Августин спустился вслед за аббатом по узкой каменной лестнице боковой башни. Прохлада, пахнувшая на них, после весенней жары сначала показалась приятной; но чем глубже они спускались, тем более сырым и душным становился воздух. Аббат Одило остановился перед стрельчатой железной дверью, вынул ключ и отпер ее. Дверь заскрипела, словно ее давно не открывали. Левой рукой он нащупал выключатель, мрак озарили несколько ламп накаливания. В мерцающем свете ход казался бесконечным. По стенам – полки, ящики и коробки с книгами и документами.
– Ты никогда здесь не был, брат? – поинтересовался аббат и пошел вперед, минуя свалившуюся полку.
– Нет, – ответил Августин, – даже не знал, что в монастыре существует такой подвал. Что же здесь лежит? Аббат остановился, взял один из фолиантов, смахнул толстый слой пыли с переплета и открыл книгу. – Вот, – и он начал читать: – «На Сретение в году одна тысяча шестьсот семьдесят седьмом от Рождества Христова конфедерации представлены 89 священников и 240 мирян, которые соблюдают заветы Евангелия и посвящают себя науке и благочестивым трудам во спасение души. Необходимо обеспечить питание 329 человек в год продуктами, которые производятся монастырским хозяйством, а также средствами из пожертвований благочестивых и переданных по наследству…»
– Это же бухгалтерия монастыря! – воскликнул отец Августин.
– Совершенно верно, – ответил аббат. – С момента основания монастыря ораторианцев в 1575 году Филиппом Нери и до конца последней войны. С тех пор бухгалтерские документы хранятся в другом помещении.
Аббат Одило подошел к куче деревянных ящиков. Крышки были прибиты гвоздями. Одило достал перочинный нож, и вскоре ему удалось открыть первый ящик.
– То, что ты сейчас увидишь, – проговорил он, взявшись за следующие два ящика, – не добавляет чести ни нашему ордену, ни Церкви в целом.
Он быстро и ловко открыл первый ящик, и трудно было поверить, что этот маленький человек так силен.
– Иисус, Мария! – вырвалось у отца Августина. Золотые слитки, украшения, драгоценные камни были вперемешку брошены в ящики, как мусор. Августин неуверенно спросил:
– Неужели это все подлинное?
– Скорее всего, брат, – подтвердил аббат и подошел ко второму ящику. – Эти ящики заполнены таким же богатством.
– Но ведь это же миллионы!
– Сотни миллионов, брат, столько миллионов, что все это невозможно было бы продать, не обратив на себя внимания.
Одило вскрыл второй ящик, но Августин, мечтавший увидеть сокровища, был разочарован:
– Личные бумаги, паспорта, документы!
Одило молча протянул брату серый паспорт. Августин заметил на обложке свастику. На других документах тоже была свастика.
– Что это? – Августин порылся в бумагах. Их было не менее двухсот.
– Ты что-нибудь слышал о монастырском пути, брат?
– Нет. Что это?
– Значит, и тайная организация ODESSA тебе неизвестна?
– ODESSA? Никогда не слышал.
– После окончания Второй мировой войны в Европе началось великое «переселение народов». Многие из тех, кто прятался от нацистов, возвращались на родину, нацисты же, наоборот, скрывались за границей. Но границы европейских стран были закрыты, и на них повсюду охотились. Тогда и появилась эта организация. ODESSA – эта аббревиатура словосочетания «Организация бывших членов СС» – Organisation der ehemaligen SS-Angehorigen. Некоторые из нацистов, предчувствуя крушение Третьего рейха, деньги и драгоценности частично вывезли за границу. В то время огромные суммы перетекали через кассы Ватикана. Я не хочу сказать, что курия изначально была осведомлена о том, кто владелец денег и на какие цели они будут направлены, но когда все стало известно, было уже поздно. Ватикан и ODESSA обоюдно были заинтересованы в поддержании секрета. Задумка нацистов была гениальной, но без согласия курии ее осуществление не представлялось возможным. Вначале эти люди постригались в монастырь в Германии, Австрии, Франции или Италии. Но в монастыре они находились лишь несколько дней. Потом они с рекомендательными письмами от аббатов отправлялись в иной монастырь, откуда продолжали свое путешествие. Таким образом их следы терялись. В итоге все оказывались…
– Позвольте, я сам догадаюсь! – прервал его отец Августин. – В конце концов все они оказывались здесь, у ораторианцев, одетые как братья ордена.
– Так оно и было.
– Господи, и что же потом случилось с этими людьми?
– Ватикан предоставлял им фальшивые документы, пристраивал их в монастыре, давал новые имена и адреса. Иногда даже не без иронии, потому что это были адреса епископских ординариатов в Вене, Мюнхене или Милане. А что еще мог сделать Ватикан? Всем было на руку то, что лжемонахи бежали за границу. Обычно они направлялись в Южную Америку. Так от них легче было избавиться. Всей акцией руководил некто монсеньор Тондини и его юный помощник Пио Сегони. Тондини был главой Ватиканского эмиграционного агентства, а затем и Международной католической эмиграционной комиссии. Сегони поддерживал связь между «монахами» и службами Ватикана, а также брал за работу деньги и другие ценности.
– Пио Сегони, вы сказали… Точно Пио Сегони?
Аббат согласно кивнул:
– Для этого я и привел тебя сюда. Никто не поверил бы, что этот монастырь был завершением «крысиных троп» нацистов и что здесь находился человек, который отбирал у негодяев деньги и золото, прикрываясь христианской любовью к ближнему. Конечно, отец Пио обогащал не себя лично, но я не считаю, что это делалось во славу Господа.
Пыль наполняла легкие двух монахов. Августин дышал с трудом. Наконец он сказал сквозь зубы:
– Меня сейчас волнует лишь один вопрос: почему вы все это мне рассказали?
– Наверное, – ответил аббат, – я единственный человек, кто знает о паспортах и сокровищах в этом подвале, так как мне об этом рассказал мой предшественник, ему я дал слово молчать. Я старый человек, Августин, и точно так же, как и мне, тебе теперь придется взять на себя эту ношу. Я знаю, ты сможешь молчать, брат во Христе. Знаю, тебе, как никому другому, знакомы документы этого злополучного времени. Они все сберегаются в Ватиканском архиве. Я опасался, что, исследуя Сикстинские надписи, ты скоро наткнешься и на них. Теперь, зная тайну, тебе придется жить с ней.
Пятница во вторую неделю Великого поста
Консилиум, собравшийся в пятницу на второй неделе Великого поста, в основном обсуждал лжеэпиграфический характер каббалистических трудов и их связь с католической церковью. Но эти исследования не дали ничего, что могло бы прояснить появление имени Абулафии на своде Сикстинской
