Ли Ванс
Расплата
Нажитое трудом возвратит,
не проглотит;
по мере имения его будет и расплата его,
а он не порадуется.
Осень
1
– Одиннадцать! – торжествующе кричит Теннис, видя, что его мяч отскочил от пластмассового щита прямо в корзину. – У меня сегодня настоящий праздник. Ты мне уже должен восемь сотен баксов.
– Опять удваиваю и играю на все, – говорю я, вставая, чтобы поднять поролоновые мячики, разбросанные по полу моего кабинета. Взглянув через стеклянную стену, отделяющую меня от отдела трейдинга, я замечаю, как несколько голов резко отворачиваются. Подчиненные делают на нас ставки. Им не видно корзины, которая висит на двери, но всем известно, что мячи собирает проигравший. Парни из этого отдела знают, что я продуваю четвертую игру подряд, и это бесит меня почти так же сильно, как и сам проигрыш.
– Правила хозяина поля, – говорит Теннис. – Лимит – пять сотен.
– Правила хозяина поля, – соглашаюсь я. – А кто хозяин?
– Фу, как не стыдно, Питер. Цивилизация держится на правилах.
Бруклинский акцент Тенниса сводит на нет все его попытки говорить правильно, и становится ясно, что он последний из тех парней, кто сделал карьеру до того, как Уолл-стрит начал набирать специалистов исключительно из Лиги Плюща – старейших университетов Америки. Теннису слегка за пятьдесят, он невысокий, и у него пивной животик, толстые щеки, глаза навыкате и слишком крупная голова. Он был моим первым боссом и по-прежнему считает себя вправе делать мне замечания, несмотря на то что я давным- давно обогнал его по служебной лестнице.
– Восемь сотен баксов, – говорю я, хватая мяч у него под стулом, – большие бабки. Ты мог бы полностью обновить гардероб и потратить оставшиеся четыре сотни на то, чтобы ребята из «Взрывоопасных материалов» избавились от своего хлама.
– Никогда не покупай ничего, что нельзя продать втридорога. Сколько ты отдал за этот галстук?
– По-моему, сто десять, – отвечаю я, взглянув на узор из цепочек. – В аэропорту. В розницу он стоит сто сорок.
– Ты носишь галстук за сто десять баксов, который был сделан в Китае за пятьдесят центов. Ты покупаешь гамбургеры в своем крутом районе за четвертной и платишь сотню за стрижку парням, у которых даже фамилии нет. Я просто обязан снять с тебя бабки, потому что ты чертовски глупо их теряешь.
Кейша открывает дверь, а я все еще стою на четвереньках, выуживая мяч из-под дивана.
– У тебя Джош по персональной линии. Он хочет срочно с тобой поговорить, – сообщает она, поднимая глаза к потолку.
Джош – мой босс, глава фирмы «Кляйн и Кляйн», бывший банкир из промышленных штатов, который постепенно стал корчить из себя турецкого пашу. У него всегда все срочно. Пожалуй, скоро он начнет говорить о себе в третьем лице. Я снимаю трубку.
– Говорит Питер Тайлер.
– Переключаю на Джоша, – шепчет его запыхавшийся секретарь.
– Переключаю на Джоша, – говорю я Теннису, блокируя микрофон на трубке. – Это каким надо быть идиотом, чтобы не уметь звонить самостоятельно?
– Ни гроша ему не давай, – предупреждает Теннис. – Третий квартал заканчивается в следующую среду. Мы уже выполнили бюджет, и я хочу войти в сезон премий при попутном ветре.
– Питер, – гудит в трубке грубоватый голос, – как у нас сегодня дела?
– Нормально, – отвечаю я, резко снижая громкость передачи на телефоне. Должно быть, все бывшие клиенты Джоша в конце концов оглохли. – Доллар падает, баррель растет, облигации колеблются. В общем и целом все хорошо.
– Превосходно, – говорит Джош, хотя по голосу не скажешь, что он особенно доволен. – Сегодня утром я немного обеспокоен. Я тут смотрю на отчет по рискам компании…
– Весьма сожалею, – отвечаю я, мысленно добавляя: «что ты ничего не понимаешь». – И в чем заключается проблема?
– Отдел финансового контроля считает, что кривая нашего японского кредита слишком забирает вверх. На нас уже давят, чтобы мы не вышли за пределы бюджета в этом квартале, и мне не нужны неприятные сюрпризы.
– Кривая показывает диапазон доходности государственных ценных бумаг, Джош. Мы играем на повышение базовых корпоративных ценных бумаг и на понижение японских государственных бумаг. – Я делаю паузу, чтобы он поволновался. Джош всегда отвечал за внешние связи, поскольку его главное достоинство – умение убалтывать толстых топ-менеджеров прямо по телефону. Его полное невежество в отношении элементарных законов рынка является источником постоянного веселья для наших специалистов по торговым операциям.
– К чему ты ведешь? – осторожно спрашивает он.
– Величина диапазона изменяется обратно пропорционально нашему положению. Отдел контроля обвиняет нас в укрывании прибылей, а не расходов.
Теннис уже лопается со смеху и закрывает рот обеими руками. Я быстро улыбаюсь ему, но я должен дать возможность Джошу задавать вопросы. Ведь именно он принимает на себя удар, если дела действительно идут плохо, а такое слишком часто происходит в финансовых фирмах вроде нашей. Хитроумные фальсификации поставили на колени таких великанов, как «Энрон», «Бэрингс» и «Дайва-банк», практически за одну ночь, и единственным оправданием для их опозоренных менеджеров могло служить лишь то, что они были слишком тупы или невнимательны и не понимали, что происходит. Джош хотя бы старается разобраться.
– Мы не должны ничего утаивать, – натянуто заявляет он, стараясь скрыть, что ничего не понял. – Теперь перейдем ко второй причине моего беспокойства. В некоторых случаях оплата наших банковских услуг была неожиданно передвинута на следующий месяц. Нужно разобраться, в чем здесь дело, если мы хотим соответствовать прогнозам аналитиков.
Вот тут Джош прав. На Уолл-стрит вы хороши ровно настолько, насколько хороши ваши последние достижения, и банкиры участвуют в той же игре, что и мы, стараясь передвинуть как можно больше выручки на четвертый квартал, чтобы выглядеть героями как раз к выписыванию премий.
– Я бы рад помочь, Джош, но у нас у самих пусто. Кривая нашего японского кредита выросла так только потому, что у нас есть ликвидные ценные бумаги. У нас запас корпоративных бумаг больше чем на сто двадцать ярдов, а рынок может переварить только около десяти.
Теннис показывает мне два больших пальца. Джош молчит.
– Ярд – это миллиард йен, – услужливо добавляю я, точно зная, что Джош не в состоянии мысленно перевести йены в доллары.
– То есть ты хочешь сказать, что на данном этапе снимать прибыль неразумно? – спрашивает он после еще одной короткой паузы.
– Именно.
Он вздыхает, как человек, который несет на своих плечах тяжесть всего мира, но я на это не куплюсь. Эксбанкир, каким является Джош, обязан знать, что его бывшие сторонники подставляют его, и я не вижу причин, по которым мои люди должны за это отдуваться. Какие бы отчисления Джош ни хотел получить от них, чтобы свести баланс фирмы, они чудесным образом материализуются к пятнице.
– Еще одно, Питер, – говорит Джош. – Уильям Терндейл звонил сегодня утром, когда я вышел, чтобы позавтракать. Нужно ли мне что-нибудь узнать, перед тем как перезванивать ему?
