перевернулась, и все окна одновременно разбились. Перевернувшись в последний раз, «лэнд ровер» снова стал на колеса в считанных сантиметрах от перепуганной коровьей морды. Двигатель все еще работал. Охваченные паникой, мы заговорили все разом и выяснили, что никто из нас не получил и царапины. Мы испуганно замолчали, а дождь заливал в салон и блестел на осколках ветрового стекла, покрывающего наши волосы и одежду подобно драгоценным камням. Я начал смеяться. Через секунду ко мне присоединилась Катя, а затем Андрей и Дженна. Домой мы ехали, распевая песни. Мы опьянели от счастья, из-за того что остались в живых.
– Нам повезло, – говорю я.
– Мне так понравилось, что ты засмеялся, – отвечает Катя. – Это был один-единственный случай за всю мою жизнь, когда я чувствовала себя по-настоящему неуязвимой. Я хотела, чтобы чертова машина еще разок перевернулась.
Я вспоминаю, что чувствовал то же самое: ничто не может навредить нам и все мы всегда будем молоды, здоровы и счастливы. Катя поворачивается ко мне лицом, и боль в ее глазах пронзительно напоминает мне ту, которую я каждый день вижу в зеркале. Я подавляю желание подойти к ней, боясь получить отпор. Уронив голову на грудь, я сжимаю пальцами переносицу и тайком смахиваю слезу.
– Ты как? – интересуется Катя.
– Немного устал. – Я снова поднимаю голову. – А так нормально.
– Сочувствую, что твоя фирма так с тобой поступила и что в газетах пишут всякое. Наверное, тебе ужасно тяжело.
– Прорвемся.
Катя делает шаг по направлению ко мне.
– Я в последнее время много думаю о Дженне. Она однажды сказала мне…
– Может, не будем? – перебиваю я, мой голос звучит натянуто. Я и так с трудом держу себя в руках. Если Катя примется меня утешать – после всего, что произошло между нами, – я не смогу сдержаться.
– Что не будем?
– Вспоминать прошлое.
На мгновение она сжимается, но затем ее черты разглаживаются. Смущение охватывает меня, когда я начинаю смотреть на себя ее глазами – одежда болтается как на вешалке, лицо серое от усталости.
– Жаль, что ты не пришел ко мне раньше, Питер.
– Разве я мог, Катя?
– Из-за полиции?
Я пожимаю плечами, не зная, что ответить.
– Надо было рассказать им правду о нас. Почему ты этого не сделал?
– Послушай, – устало говорю я, – ты не понимаешь. Полицейские вовсе не вели расследование. Детектив просто искал возможность надавить на меня. Он бы сделал все, что в его силах, чтобы измазать грязью твое имя.
– Люди все время заводят романы. Никому не было бы до нас никакого дела. Мы ведь с тобой оба знали, на что идем.
Она так добра ко мне. Она-то пошла на это только потому, что я солгал ей.
– Я пытался сделать все как должно, Катя. Я не хотел снова причинять тебе боль.
Катя опускает глаза и краснеет, и мне внезапно приходит в голову, что она точно так же боится жалости с моей стороны, как я – с ее. Стук в дверь прерывает неловкое молчание. Входит Дебра, а с ней – официант в белом пиджаке, толкающий серую пластмассовую тележку. Он расставляет обед на кофейном столике, суетится над блюдом из тонкого фарфора, на котором разложены бутерброды к чаю, и до половины наполняет хрустальные бокалы диетической кока-колой. Катя просматривает пачку телефонных сообщений; ее руки дрожат. С того самого первого вечера на летней площадке бара я задаю себе вопрос: а что, если бы я встретил Катю до Дженны? Труднее или легче было бы жить с кем-то, больше похожим на меня? И каждый раз, задавая себе этот вопрос, я чувствовал себя виноватым из-за того, что представлял себе прошлое, в котором не было Дженны.
– У меня есть буквально несколько минут, – говорит Катя, жестом показывая на диван, когда Дебра и официант уходят. Она усаживается в мягкое кресло слева от меня и складывает руки на груди; на ее лице нет и следа нежности. – Я понимаю, что ты хотел как лучше, Питер, и ценю это. Но эти твои попытки скрыть правду поставили нас в гораздо худшее положение. В «Пост» была твоя фотография под заголовком «Убийство и таинственная любовница». Ты не знаешь, что такое быть женщиной – топ-менеджером. Если правда всплывет сейчас, моей карьере конец.
– Да ладно тебе, Катя, – протестую я, чувствуя, что начинаю оправдываться. – Уильям известен тем, что ему наплевать на мнение других.
– Ты, наверное, больше не читаешь «Джорнал», Питер, – говорит она, и в ее голосе начинает сквозить презрение.
– Что ты имеешь в виду?
– Уильям решил больше времени уделять своей коллекции произведений искусства. Он объявил о том, что уходит в отставку, и правление создало комитет для назначения преемника.
– И что с того? – Я заинтригован, хотя она явно рассержена. Парни вроде Терндейла обычно умирают на рабочем месте. – Уильям остается председателем правления, и ему принадлежит контрольный пакет акций. Так что решение все равно за ним.
– На сегодняшний день. – Катя наклоняется, чтобы взять свой бокал диетической колы, и делает крошечный глоток. – Ходят слухи, что Терндейл хочет продать свои акции. Предположительно, он ведет переговоры по этому поводу с одним из крупных голландских универсальных банков.
– То есть как это – «ходят слухи»? Он что, ничего тебе не сказал?
– Уильям не имеет привычки делиться своими планами, – отвечает она, поглаживая пальцем край бокала. – Я могу однажды прочитать в «Джорнал», что он решил продать акции голландцам или еще кому- нибудь и что я соревнуюсь за эту должность одному Богу известно с кем. Теперь ты понимаешь, почему сейчас не лучшее время, чтобы выплыло наружу то, что именно я – та самая таинственная любовница, о которой писали в «Нью-Йорк пост».
Катя отдала всю свою жизнь компании Терндейла, и это стало основным источником непрекращающегося конфликта между ней и ее матерью; если Катя потеряет возможность получить главный приз сейчас, когда он почти у нее в руках, она будет уничтожена.
– О нас с тобой знаем только мы и больше никто, – пытаюсь успокоить ее я. – И пока мы держим язык за зубами, все будет хорошо.
– Неужели? Ведь Дженна догадалась.
– Даже не знаю как.
– Может, проблема именно в этом. Что-то происходит, а мы не можем это контролировать.
Несколько месяцев назад я мог бы поспорить с ней. Однако я все больше и больше осознаю, до какой степени моя жизнь была построена на иллюзиях.
– Извини, – говорю я, чувствуя себя еще более уставшим, чем когда я приехал. – Есть столько всего, что я бы хотел изменить.
Катя вздыхает и поджимает ноги, становясь маленькой и уязвимой в огромном мягком кресле. Я наклоняюсь к ней и не подумав тянусь к ее руке.
– Не надо, – резко говорит Катя и отшатывается. А затем мягче: – Пожалуйста.
Снова смутившись, я оглядываюсь, ища, чем бы занять руки, и вижу вырезанную из дерева рыбу, сделанную из сцепленных кусочков мозаики, на приставном столике. Когда я поднимаю рыбу, ее хвост начинает изгибаться. Я вынимаю фиксатор, и рыба рассыпается на части.
– Мы можем поговорить о твоем брате? – интересуюсь я, раскладывая кусочки мозаики. – Мне в последнее время никак не удается с ним связаться. Он не перезвонил мне и не ответил на e-mail.
– Ты сказал, что полиция хочет поговорить с ним. Зачем?
– Детективы, расследующие смерть Дженны, выяснили, что за день до ее убийства Андрей отправил мне домой пакет. Полиция подозревает, что пакет забрали убийцы. Копы хотят узнать у Андрея, что было в пакете.
– Убийцы?
