— Кто говорит? — спросил он.
— Гардон, — отозвался бригадир. — Это вы, Вейренк?
— Данглара там нет?
— Есть, но не годен к употреблению. У нас Ретанкур исчезла.
— Я в курсе. Мне нужен номер доктора Ромена.
— Сейчас дам. Мы хотим вас завтра навестить. Вам что-нибудь нужно?
— Пожрать, бригадир.
— Отлично, как раз Фруасси к вам и собирается.
Хоть одна приятная новость, подумал Вейренк, набирая доктора. Тот ответил ему безразличным голосом. Вейренк его не знал, но отключка была налицо.
— Комиссар Адамберг зайдет к вам в девять часов, доктор. Он попросил меня вас предупредить.
— Понятно, — сказал Ромен, которому, судя по всему, было решительно наплевать.
Адамберг открыл глаза в начале девятого.
— Черт, — сказал он, — почему вы меня не разбудили?
— Даже Ретанкур не стала бы вас будить. Известно каждому: кто спит — тот победитель.
XLIV
Доктор Ромен дотащился до двери, открыл ее и так же, еле передвигая ноги, словно на лыжах ступал по ровному месту, поплелся обратно к креслу.
— Только не спрашивай, как у меня дела, я от этого зверею. Выпить хочешь?
— Кофе.
— Свари его себе сам, у меня сил нет.
— Ты посидишь со мной на кухне?
Ромен вздохнул и поскользил к кухонному стулу.
— Будешь кофе? — спросил Адамберг.
— Сколько угодно, спать двадцать часов в сутки мне это все равно не помешает. Не слабо, да? Даже соскучиться не успеваю, старик.
— Ты как лев. Знаешь, что львы спят по двадцать часов в сутки?
— У них тоже прострация?
— Нет, это от природы. Что не мешает им быть царями зверей.
— Я — свергнутый царь, Адамберг. Мой трон заняли.
— У меня не было выбора.
— Не было. — Ромен закрыл глаза.
— Лекарства не помогают? — спросил Адамберг, взглянув на кучу упаковок на стуле.
— Это все стимулирующие препараты. Они меня приводят в чувство минут на пятнадцать, я еле успеваю сообразить, какой сегодня день. Какой сегодня день?
Врач еле ворочал языком, растягивал гласные, словно палка, засунутая в колесо, тормозила его речь.
— Сегодня четверг. А в пятницу вечером, шесть дней назад, к тебе заходила Виолетта Ретанкур. Помнишь?
— Я еще разума не лишился, только энергии. И вкуса к жизни.
— Но ведь то, что приносит Ретанкур, доставляет тебе удовольствие. Снимки трупов.
— Ты прав, — улыбнулся Ромен. — Она очень ко мне внимательна.
— Она знает, чем тебя порадовать, — сказал Адамберг, пододвигая ему плошку с кофе.
— У тебя измученный вид, старик, — поставил диагноз Ромен. — Физическое и психическое истощение.
— У тебя по-прежнему глаз — алмаз. Я тут увяз с одним жутким делом — за мной по пятам следует тень, в моем доме живет монахиня, а новый лейтенант спит и видит, как бы со мной покончить. Я всю ночь спасал его от разборки, еле спас. На следующий день оказалось, что пропала Ретанкур.
— Может, проспала, как и я?
— Она исчезла.
— Я понял, старик.
— Что-нибудь она тебе говорила в ту пятницу? Что-нибудь, что могло бы нам помочь? Она поделилась с тобой какой-то проблемой?
— Никакой. Не знаю, существует ли проблема, которая могла бы встревожить Ретанкур, и чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что ей надо было заняться моей прострацией и истомой, вместе взятыми. Нет, старик, мы говорили о работе. Ну, делали вид, что… В любом случае минут через сорок пять максимум я начинаю клевать носом.
— Она медсестру не упоминала? Ангела смерти?
— Да, она мне все рассказала, в том числе об осквернении могил. Она же часто приходит, знаешь. Золото, а не девочка. Она мне даже оставила фотографии, чтобы было чем заняться при случае.
Ромен вяло потянулся к груде барахла, загромождавшего кухонный стол, вытащил из нее пачку цветных снимков большого формата и подтолкнул ее к Адамбергу. Лица Пайки и Диалы, раны на горле, следы от укола на руках… Взглянув на фотографии трупов из Монружа и Оппортюн, Адамберг скривился и положил их в низ стопки.
— Качественная работа, как видишь. Ретанкур меня балует. Ну ты и вляпался, — добавил врач, похлопав по пачке фотографий.
— Догадываюсь, Ромен.
— Нет ничего сложнее, чем поймать методичных психопатов, пока ты не уловишь, что у них на уме. А поскольку у них ум психопатов, тебе мало не покажется.
— Ты так и сказал Ретанкур? Ты ее отговаривал?
— Я бы не рискнул ее отговаривать.
Комиссар заметил, как запорхали веки доктора, и тут же подлил ему кофе.
— Достань мне парочку капсул из желто-красной коробки.
Адамберг выдавил две капсулы ему на ладонь, и Ромен проглотил обе разом.
— Так, — сказал Ромен. — На чем мы остановились?
— На том, что ты сказал Ретанкур, когда видел ее в последний раз.
— То же, что и тебе. Убийца, которую ты ищешь, — настоящая психопатка, крайне опасная.
— Ты согласен с тем, что это женщина?
— Разумеется. Ариана — чемпионка в своем деле. Можешь ей верить с закрытыми глазами.
— Я знаю, что на уме у этой психопатки, Ромен. Она стремится к абсолютной власти, божественному могуществу и вечной жизни. Ретанкур тебе не говорила?
— Да, она мне прочла старинный рецепт. Это оно и есть, — Ромен снова похлопал по стопке снимков. — Живая сила дев, ты попал в точку.
— «Живая сила дев», — прошептал Адамберг. — Она не могла тебе об этом сказать, это единственное, чего мы не поняли.
— Ты не понял? — спросил Ромен, ошеломленно глядя на него, — казалось, он понемногу приходит в себя, по мере того как работа вновь захватывала его. — Так это ж ясно, как день в твоих горах.
— Оставь мои горы в покое, умоляю тебя. И расскажи мне о живой силе.
— Да что же это может быть, дурья башка? Живая сила — это то, что остается живым после смерти, то, что бросает вызов смерти и даже старости. Волосы, черт побери. Когда мы взрослеем и все процессы постепенно замирают, единственное, что продолжает расти, новенькое, как с иголочки, — это волосы.
— Если только они не выпадают.
— У женщин не выпадают, приди в себя. Волосы или ногти. В любом случае это одно и то же — кератин. Твоя «живая сила дев», или девственниц, — это их волосы. Потому что в могиле только они сопротивляются смерти. Это антисмерть, противосмерть, противоядие. Подумаешь, сложности. Ты меня
