— Знаний решил набраться, — сказал Данглар, поворачивая ключ в зажигании.
— У Пушка в башке шаром покати.
— Поживем — увидим, — сказал Керноркян.
— При такой скорости мы вполне можем задержаться в ближайшем бистро.
— Нет, — сказал Данглар, у которого еще гудела голова от белого вина, выпитого вчера в подвале. — Либо я ухожу в запой, либо не употребляю вообще. Я не люблю себя ограничивать. Сегодня я не пью.
— Мне кажется, Пушок тоже выпивает, — сказал Керноркян.
— Есть у него такие наклонности, — согласился Данглар. — Надо будет за ним проследить.
— Если он не сдохнет по дороге.
Данглар взглянул на щиток. Без двадцати пять. Время ползло невыносимо медленно, доводя всех до нервного срыва.
— Мы заправимся в Орсе и вернемся, — раздался голос Бастьена в переговорном устройстве.
Вертолет набрал скорость, оставив красную точку далеко позади. Адамбергу на секунду показалось, что он бросает Пушка на произвол судьбы.
В полшестого кот все еще держался на ногах, несмотря на семичасовой путь. Он неуклонно следовал на юго-запад, останавливаясь передохнуть каждые двадцать минут. Вереница машин скачкообразно следовала за ним. В четверть девятого они проехали Форж-ле-Бен по Д-97.
— Он сдохнет, — сказал Керноркян, без устали питавший дангларовский пессимизм. — У него на счетчике 35 километров.
— Заткнись. Пока что он идет вперед.
В двадцать тридцать пять, когда уже стемнело, Адамберг взялся за микрофон:
— Он остановился. Кантональная дорога К-12, между Шардоньер и Базош, в двух с половиной километрах от Форж. В чистом поле, к северу от шоссе. Вот снова двинулся. Бегает кругами.
— Сдохнет, — напомнил Керноркян.
— Черт тебя побери! — заорал Данглар.
— Колеблется, — сказал Бастьен.
— Может, он остановится на ночлег, — предположил Мордан.
— Нет, — возразил Бастьен, — он ищет. Я подлечу поближе.
Вертолет спустился на сотню метров, описывая круги вокруг замершего кота.
— Там складские помещения, — сказал Адамберг, указывая на длинные крыши из гофрированного железа.
— Автомобильная свалка, — сказала Фруасси. — Заброшенная.
Адамберг сжал пальцами колено. Фруасси молча дала ему мятную пастилку, которую комиссар взял, тоже не задавая вопросов.
— Ну, — сказал Бастьен. — Там, наверное, стаи собак бегают, вот кот и струхнул. Но мне кажется, он именно туда и собирался пойти. У меня было восемь кошек.
— Автомобильная свалка, — сообщил Адамберг машинам, — подъезжайте по К-8 к пересечению с К-6. Мы садимся.
— Поехали, — сказал Жюстен, трогаясь с места. — Общий сбор.
Не отходя от вертолета, севшего на оставленное под паром поле, Бастьен, девять полицейских и врач изучали во тьме площадку перед старым ангаром, загроможденную остовами машин, между которыми росла густая трава. Собаки заприметили чужаков и с яростным лаем приближались к ним.
— Их три или четыре, — подсчитал Вуазне. — Большие.
— Может, Пушок из-за них остановился. Не знает, как преодолеть препятствие.
— Нейтрализуем псов и посмотрим, как он себя поведет, — решил Адамберг. — Не приближайтесь к нему слишком близко, не отвлекайте его.
— С ним творится что-то странное, — сказала Фруасси. Осматривая поле в бинокль ночного видения, она обнаружила Пушка всего в сорока метрах от них.
— Я боюсь собак, — сказал Керноркян.
— Держитесь сзади, лейтенант, и не стреляйте. Удар рукояткой по голове, и все.
Три полудиких пса внушительных размеров, нашедшие приют в этом огромном здании, с воем накинулись на полицейских задолго до того, как те добрались до дверей ангара. Керноркян отступил поближе к теплому брюху вертолета и излучающему спокойствие массивному телу Бастьена, который курил, прислонившись к своей машине, пока полицейские разбирались с собаками. Адамберг взглянул на ангар с мутными потрескавшимися окнами. Ржавые ворота были приоткрыты. Фруасси сделала шаг вперед.
— Не подходите ближе чем на десять метров, — сказал Адамберг. — Подождите, пока кот двинется.
Пушок, в грязи по самую манишку, со слипшейся шерстью, казался совсем тощим. Обнюхав лежавшего пса, он облизал себе лапу, приступая к вечернему туалету, как будто ему больше заняться было нечем.
— Он что, спятил? — спросил Вуазне, освещая его издалека фонарем.
— Может, лапу занозил, — сказал врач. Он был совершенно лыс и невозмутим.
— Я тоже, — вступил Жюстен, показывая следы собачьих клыков на руке. — Но это не значит, что я могу бросить работу.
— Это же животное, Жюстен, — сказал Адамберг.
Покончив с одной лапой, Пушок перешел к следующей и только потом направился к ангару, внезапно переходя на бег, второй раз за день. Адамберг сжал кулаки.
— Она здесь, — сказал он. — Четверо сзади, остальные со мной. Доктор, пойдемте.
— Доктор Лавуазье, — уточнил врач. — Лавуазье, как тот Лавуазье, очень просто.
Адамберг бросил на него бессмысленный взгляд. Не знал он, кто такой был тот Лавуазье, и ему было плевать на него с высокой колокольни.
XLVIII
Обе группы бесшумно продвигались под защитой огромного здания, лучами фонарей выхватывая из темноты развороченные щитки, горы шин и груды ветоши. Ангар, заброшенный, возможно, уже с десяток лет, все еще вонял жженой резиной и соляркой.
— Он знает, куда идет, — сказал Адамберг, освещая круглые следы Пушка в густой пыли.
Опустив голову, задыхаясь, он невыносимо медленно шел по кошачьим следам, и никто из полицейских даже не попытался опередить его. После одиннадцатичасовой гонки они уже не стремились к цели. Комиссар шел осторожно, словно утопал в грязи, с трудом отдирая задеревеневшие ноги. Группы воссоединились у входа в длинный темный коридор, освещенный только лунным светом, проникавшим сквозь высокую стеклянную крышу. Кот стоял как вкопанный перед какой-то дверью метрах в двенадцати от них. Его глаза сверкнули в луче фонаря. Семь дней и семь ночей прошло с тех пор, как Ретанкур бросили в этом каменном мешке на растерзание трем псам.
Адамберг прошел по коридору несколько метров и обернулся. Никто из полицейских не последовал за ним — сгрудившись у входа в галерею, они стояли не шелохнувшись, не находя в себе сил преодолеть последний рубеж.
«И я не могу», — подумал Адамберг. Но нельзя же было так стоять, приклеившись к стене, нельзя было бросить Ретанкур из страха увидеть ее труп. Комиссар остановился перед железной дверью, у которой нес вахту кот — уткнувшись носом в щель под дверью, он словно не замечал доносившийся оттуда тошнотворный запах. Адамберг сделал глубокий вдох, взялся за дверной крючок и откинул его. Потом, через силу наклонившись, он заставил себя взглянуть на то, что ожидал увидеть, — на тело Ретанкур, брошенное на пол в темном чулане, между старыми инструментами и металлическими бидонами. Он стоял не двигаясь, дав волю слезам. «Впервые, — думал он, — я плачу не из-за брата Рафаэля или Камиллы». Ретанкур, его опора, была повержена на землю, пав словно могучее дерево от удара молнии. Быстро направив на нее фонарь, комиссар осветил ее лицо, покрытое слоем пыли, посиневшие ногти на руках, приоткрытый рот и
