вентиль, открывающий слив, я перешёл в душевую кабинку и некоторое время нежился в несущихся со всех сторон прохладных струях воды. А когда, насухо вытершись и опоясавшись широким мягким полотенцем, прошёл в комнату, оказалось, что постель уже разобрана, а девушки о чём-то непринуждённо болтают.
– Всё, располагайся поудобнее. Доброй ночи! – встрепенулась Людмила и, обворожительно улыбнувшись, поманила с собой Женю, успевшую, пока дверь не закрылась, сказать только:
– Пока!
Я с удовольствием рухнул в мягкую пружинистую кровать. Убедившись, что коврик Норда лежит теперь у окна, как и сам дремлющий друг детства, я, закрыв глаза, какое-то время наслаждался теплом и тишиной, а потом оказался в каком-то странном месте, напоминающем тоннель метро, но явно вырубленном в скале. Всё вокруг освещалось каким-то блёклым, желтоватым, пульсирующим светом, который, словно ритм взволнованного сердца, начинал мигать всё быстрее. Тёмные рельсы неровно уходили куда-то вниз, а всё вокруг сотрясалось от каких-то сильных толчков. Кажется, здесь было очень душно и странно пахло. Мне почему-то это напомнило сжигаемые летним вечером на даче в старой бочке листья. Потом раздался какой- то странный гул, и я увидел вагон, несущийся вниз, кажется, никем не управляемый. Внутри метались размытые фигуры, но, несмотря на яркий свет, никаких подробностей я разглядеть не смог. Однако сильно испугался, особенно когда увидел длинный чёрный шлейф, который развевался сзади вагона и больше походил на тень какого-то уродливого великана. Но это было нечто гораздо более живое и ужасное, которое, кажется, может сейчас ухватить и меня, чтобы увлечь в неизвестную, но гибельную бездну. Вроде бы я даже слышал какой-то нечеловеческий вопль, отчего захотелось опуститься на колени, сжаться, закрыть глаза и надеяться, что так меня никто не заметит и беда пройдёт мимо.
Огромные скрученные из зияющей черноты пальцы потянулись ко мне, обдав ледяной волной ужаса, и я отчаянно прыгнул изо всех сил назад, хотя прекрасно знал, что сильно ударюсь о стену и это меня не спасёт. Но я всё летел и летел, наконец, ударившись плечом обо что-то гулкое, перекатившись и поднявшись на ноги. Где я? Тоннель исчез, и лишь небольшое облако, висевшее высоко в подёрнутом сплошным дымом небе, напоминало формой гору с арочным входом. Может быть, именно оттуда я только что и выпал?
Я сделал несколько шагов к краю и посмотрел вниз – какие-то странные постройки, чуть дальше – рельсы, и по ним вдали едет привычный «экспресс». Приглядевшись, я подумал, что место очень напоминает подъезд к Казанскому вокзалу, хотя отсюда сказать наверняка было сложно. Во всяком случае, судя по видимому издали зданию, хотелось думать, что я находился недалеко от платформы «Электрозаводская». Так всё происходящее воспринималось как-то спокойнее. А что здесь есть ещё? Я увидел небольшое строение, обитое ржавыми и погнутыми металлическими листами с гостеприимно распахнутой дверью, и как-то неожиданно оказался внутри. Или это уже совсем другое место? Какое тут всё странное – словно у меня что-то случилось с глазами. Но нет – свои руки и тело я различал привычно и отчётливо, но не остальное. Кажется, недавно здесь велись какие-то важные разговоры, остро пахло пожарищем, но теперь всё замерло и готовится к чему-то окончательному. Да, это явственно чувствуется, и вдруг вокруг меня сразу везде заплясали языки пламени, источающие невыносимый жар и заканчивающиеся густым чёрным дымом, в котором затаилась невидимая угроза. А где же дверь и выход? Я заметался по помещению, слыша треск и характерный вой разгорающегося огня. В следующее мгновение он начал лизать мне лицо, глаза заслезились, и, моргнув, я почувствовал, что снова нахожусь на свежем воздухе, прижавшись ухом к горячим камням, которыми было усыпано всё вокруг. Правее открывался вид на огромный кратер, очень похожий на Трюфельный холм, но всё-таки другой и, кажется, таящий в себе нечто намного более страшное. Окружающее очень походило на то, что рассказывала Женя об Этне и, наверное, именно здесь я сейчас и оказался, к чему-то настороженно прислушиваясь. В самом деле, откуда-то нёсся неразборчивый говор – казалось, что он идёт из самых недр Земли, с трудом пробиваясь сквозь многие километры к поверхности. И, самое странное, хотя слов было не разобрать, какой-то своей частью я понимал, о чём говорит голос, но никак не мог осознать, и это ужасно раздражало. Словно мысль или воспоминание, которые, кажется, сейчас ухватишь, и всё станет понятным. Но они ускользают, оставаясь привилегией какой-то, пусть моей, но не доступной для понимания части.
Всё вокруг начало сотрясаться, и каменная поверхность вокруг пошла волнами. Послышался шум, словно начал осыпаться песок, и я заметил рядом с собой пару размытых теней, кажется, вынырнувших как раз оттуда, где был голос. Они странно походили на сильно истощённые пальцы того самого ужасного монстра, которого я видел мчащимся за вагоном. Наверное, вначале я оказался где-то там, под Землёй, чтобы увидеть, что с ним происходит. Тряска неожиданно прекратилась, и мне показалось, что это было не землетрясение, а тот чудовищный исполин, который пытается приподнять всё вокруг и снова вырваться на свободу, но его усилия истощились и поэтому всё замерло. А потом неразборчивое бормотание переросло в отчаянный и зловещий вопль, заставляющий радоваться, что у этого монстра не получается выбраться на поверхность, по крайней мере пока. Мне захотелось бежать отсюда подальше, но тут я увидел, что стою уже рядом с Трюфельным холмом, тень которого, кажется, вибрирует в такт этому крику, и он отзывается здесь странным ватным эхом, заставляя подпрыгивать камни и вырываться между ними небольшим размытым теням, как языки пламени из того странного места.
– Тебе пора идти, – услышал я приветливый голос и увидел девочку в ярком призрачном свечении, которая, кажется, не могла оставаться на месте, а металась вокруг, закручиваясь в причудливые, но как будто знакомые формы и вспыхивая серебром.
– Куда? – Мой голос прозвучал странно бесцветно и словно лишился заинтересованности во всём происходящем безумии.
– Вставай!
Теперь это был уже кто-то другой. Я завертелся на месте, стараясь понять – куда делась призрачная девочка и кому принадлежит этот новый голос, но заметил, что окружающее размывается, меняется, выцветает и я постепенно, словно с глубины, выныриваю в совсем другую реальность. В ней я лежал в тёплой мягкой постели, а рядом сидела и тормошила меня за руку Людмила, за спиной которой улыбалась Женя.
– Что такое? – неразборчиво пробубнил я, почему-то сразу подумав, что девушки непременно сейчас скажут о стоящих у дверей Бориса с Верой Павловной. Ну, или ещё какую-нибудь неприятную вещь.
Но Людмила, вставая, сказала как-то очень буднично:
– Всё в порядке. Доброе утро. Просто пора вставать, и твой кофе остывает. Вот халат – там в кармане уже лежит пакетик с камешками, чтобы ты мог видеть Женю. А этот булыжник оставь пока здесь – никуда он не убежит.
Я бодро приподнялся и, чувствуя лишь лёгкое недомогание, пошёл в ванную, непроизвольно что-то негромко напевая.
– Твоя щётка – голубая с крапинками! – донёсся голос Людмилы, и я невольно улыбнулся такой приятной предупредительности.
А когда, минут десять спустя, я вошёл на кухню, сбрасывая с себя остатки неприятного сна, который почему-то показался уж очень символично связанным со всем происходящим, и хотел уже расспросить Женю подробнее о её пребывании на Этне, Люда сказала:
– Садись, завтракай. Мы скоро ждём гостей.
– Это кого?
– Отчима Наташи, – вмешалась Женя, поворачиваясь возле плиты. – Мы ему позвонили.
– И что же ты сказала?
– Не я. Людмила. Мне так показалось лучше всего.
– Я, разумеется, с подсказками Жени, убедила Виталия Александровича, что Наташа попала в передрягу, из которой её способен вытащить только ты. Он пообещал оказать всю возможную помощь и захотел встретиться.
– И что же я ему скажу? – Мне почему-то расхотелось пить кофе, и мелькающая на широкой телевизионной панели стройная девушка из рекламы показалась как-то враждебно настроенной к зрителям.
– Не беспокойся, я буду рядом и подскажу, – улыбнулась Женя. – Чего ты так распереживался из-за каких-то пустяков?
– Просто вы сначала могли бы посоветоваться со мной.
