никто не найдет.
Электрик все понял. Он дернулся. Ремни на руках затрещали, но выдержали. Кнопка отлетела к ногам Тутуева.
– Ты не шделаес этого! – крикнул старик охрипшим голосом.
– Уже сделал, – сказал Тутуев и надавил ногой на красную кнопку. – Прощай, папаша!
Свет моргнул. Раздался хлопок, и по помещению поплыл размеренный гул. Будто над комнатой проходила высоковольтная линия. Из соседнего помещения едва доносился звук работающего двигателя.
– Шучонок, ты еще пожалеес! – взвизгнул Электрик и дернулся.
Его затрясло, розовая пена потекла по подбородку, глаза вылезли из орбит. Вместо Добряка на кресле появился Димка Колтун, потом Юрка, Пашка, Оля, дядя Саша… Люди менялись с каждой судорогой. Игорь даже увидел маму и папу. Тварь показывала всех, кого убила. Через пару минут все закончилось.
– Он умер? – к Тутуеву подошел Савельев.
– Добряк? Да. А Электрик – нет.
Игорь протянул руку к обгоревшему человеку.
– Не трогай! – ударил его по руке Володя. – Мало ли.
Он зашел за кресло и отключил какие-то провода.
– Теперь можно, – разрешил Паровоз.
– Послушай, Тутуев. Ты сказал, что Электрик еще жив. Но тогда где он? – спросил Пришвин. – В ком-то из нас?
– Нет. Эта тварь в генераторе в соседней комнате.
Все молча следили за манипуляциями Паровоза. Он вышел, вернулся с канистрой и начал поливать все вокруг. Потом что-то вспомнил, развернулся и вошел в щитовую. Размеренный рокот двигателя затих. Зловещая тишина накрыла их. Она давила. Людям захотелось выйти из этого здания, уехать из этого селения.
– Уходим, – будто прочитав их мысли, произнес Тутуев.
– Подожди! – остановил его Пришвин.
Подошел к Добряку и стянул его на пол. Пистолет, из которого еще десять минут назад стрелял, вложил в руку старика.
– Неучтенный, – произнес Костя, но его понял только Игорь. – Берите и этих двоих. На свежий воздух их.
– Мы вышли на след подражателя Электрика, – произнес Пришвин, когда три трупа лежали на улице. – Но перед этим он успел убить четверых ребят.
– Кто подражатель-то? – не понял Владимир.
– Бомж, – ответил Игорь и подал Паровозу канистру.
– Неужели все закончилось? – спросила Маша.
– Почти, – сказал Володя и вошел в ДК.
Он старался полить из канистры каждый сантиметр. Запах бензина стал невыносимым. Тутуев взглянул на распахнутую дверь каморки Электрика. Его что-то смущало. Володя поставил канистру на пол, достал замок, найденный в электрощитовой, и запер дверь.
«Теперь точно не убежит», – подумал он.
Взял канистру и продолжил свой путь. На улице отбросил пустую емкость, достал спички, поджег одну, вложил ее в коробок и после вспышки, не раздумывая, бросил на бензиновую дорожку. Огонь побежал к цели. Еще до рассвета он сожрет здесь все. Все! ДК, щитовую, генератор и кресло, а самое главное – Электрика.
– Вот теперь все закончилось, – произнес Тутуев, когда пламя поглотило все здание.
Эпилог
Гришка Сыч был зажиточным человеком, по меркам поселка. У него была продуктовая палатка на двадцать шестой шахте, несколько теплиц с рассадой, ну, и бригада старателей, как он их называл. Бригада состояла из четырех человек (иногда сам Гришка подключался к поискам), и искали они черный лом. Ездили по улочкам и находили заброшенные дома и дачи. Раздолье, конечно, для Сыча и его свиты было в зимнее время, так как любая дача становилась заброшенной до майских праздников. Гришка пару дней пас выбранный им дом, а на четвертый поджигал. Такой способ добывания металла был редким, иначе бы он уже весь Подлесный сжег, но он был – и приносил за раз пару-тройку тонн лома. Подвалы дачников, да и самих поселковых жителей были выложены из шпал, а перекрытиями служили рельсы и семимиллиметровые металлические листы. После поджога дома Сыч с бригадой отсиживались (появление пожарных, а тем более погорельцев было маловероятно, но все-таки), а потом забирали свои пятнадцать- двадцать тысяч.
Сейчас была зима, а значит, работы хватало. Сыч остановил «Ниву» у чулочной фабрики. Как можно было десять лет ездить мимо этого Клондайка и не замечать его? Да вот так. Было чем заняться и без заброшенной фабрики. Сейчас с поджогами пришлось завязать. Они в этом году и так уже четыре дачи сожгли. И, чтобы не прикрыть эту лавочку окончательно, надо было искать новые «месторождения». Чулочную фабрику закрыли еще черт знает когда, но Сыч был почему-то уверен, что ее усиленно охраняют от него и подобных ему. Хотя подобных себе Гришка отвадил от Подлесного еще в двухтысячном. И вот только теперь он узнаёт, что на подведомственном ему участке располагается никем не охраняемый кладезь металла – и еще хрен знает чего.
Гришка всегда осматривал место перед основным марш-броском. Осматривал, прикидывал, сколько осядет в карман, сколько дать ментам, сколько работягам. Если у милиции был постоянный тариф, то зарплата тружеников была плавающей. Причем в последний год она часто падала. А если где-то падает, значит, где-то возрастает. И работяги, и Сыч знали, где. Но первые не возмущались, а второму это было на руку (что тут возмущаться?). То есть, пока его верная свита молчала, такой расклад устраивал всех.
Сыч направился к небольшому домику, бывшему когда-то проходной. Дверь была заколочена. Он потоптался на месте, развернулся и за деревьями, припорошенными снегом, увидел почерневшее от пожара двухэтажное здание. Это явно не его рук дело. Черт возьми, а о нем-то он и забыл! ДК чулочной фабрики летом был скрыт листвой, а зимой сливался с черно-белыми окрестностями. Это здание просматривалось только с главной дороги, по которой Сыч не ездил уже лет пять. Не было резона. Дома вдоль главной дороги не подожжешь, да и брать там, по сути, было нечего. Там стояли в основном двухэтажные бараки. Даже если у кого там и было железо, то они давно уже сменяли его на бутылку или еду. С этими бараками Гришке повезло однажды лет шесть назад. Три самых крайних переселили в Донской, а здания – под слом. Вот тогда Сыч и прихватил оттуда лома тысяч на сорок. Теперь было ясно одно – здесь кто-то промышлял до него.
Григорий перешел через дорогу, вспомнил о фонарике и вернулся к машине. Порылся в бардачке, но ничего, кроме зажигалки Zippo, не нашел. Положил ее в карман, осмотрел заднее кресло и вылез из машины. Фонарика не было – наверное, выложил дома. Черт с ним! Сыч и в кромешной темноте разглядит то, за что может выручить хоть пару рублей. Но Гриша чувствовал – там будет лома больше, чем на пару рублей. Он залез в багажник и вытащил оттуда ящик с инструментом. Так, на всякий случай.
Сыч подошел к обгоревшей двери. Он знал, где и кого искать, если в этом гребаном ДК ни черта не найдет.
Но он нашел. Первый этаж выгорел частично. Уцелела единственная дверь. Она выглядела как новая, будто не было вокруг температуры под пятьсот градусов. Дверь с огромными петлями была заперта на замок. Гриша, не глядя, нащупал монтировку, вставил между дужкой замка и дверью и дернул изо всех сил. Замок упал к ногам. Сыч отбросил монтировку и толкнул дверь. У правой стены, покрытой какими-то царапинами, стояло кресло. Странное такое, на первый взгляд сделанное из деталей от разных кресел и стульев. Уродливая конструкция мебели не отталкивала, а, наоборот, притягивала. Гришке вдруг захотелось сесть в него и не вставать.
Сыч подошел к стулу и провел рукой по подлокотнику, по спинке, сиденью. Кресло излучало тепло, будто на нем кто-то долго сидел
и только что встал. Гриша даже оглянулся, но в комнате, кроме него и зловещего кресла (он почему-то
