клюквенного цвета кровью почти так же обильно, как я поливал свои электронные экзерсисы.
– Ну вы даете! – возмутилась девушка, и носик ее покраснел. – Можно подумать, что есть какая-то другая Манана! Разумеется, Мендадзе!
– Мендадзе? – переспросил я уже более заинтересованно. Мой беглый папаша Серго носил точь-в-точь такую же фамилию.
– Да! – с восторгом выпалила девушка. – Она так пишет... так... Прямо... у-у-ух!!!
Словарный запас собеседницы был маловат, но мой интерес ей явно льстил. Возможно, она все-таки родила бы что-нибудь еще, кроме «у-у-ух! », но в этот самый момент из кабинета вожделенного всеми нами терапевта наконец выплыла величественная женщина в рембрандтовском берете, которую очень трудно было заподозрить в какой-нибудь болезни. Над дверью препротивно замигала красная лампочка, и девушка перед тем, как юркнуть в кабинет, сунула мне в руки книгу со словами:
– Берите! Почитаете! Вам еще долго сидеть...
Если бы не фамилия автора книги, я ни за что не стал бы ее читать. Несмотря на то, что и сам, как уже говорил, любил побаловаться виртуальным кровопусканием, подобного вида обложки не одобрял. Мои записки – тайная порочная страстишка, которой я, в общем-то, стыдился и за приобретение которой уже давно не был благодарен матери. А тут кровища совершенно бесстыдно хлестала с типографского глянца чуть ли не на колени читателям. Куда это годится? Да и назывался сей опус слишком вульгарно: «Оплати кровью любовь».
Надо сказать, что свою очередь к врачу я чуть было не пропустил. Книга действительно была написана хорошим языком, динамично и интересно, но дело было совершенно в другом. По мере разворачивания сюжета я ощущал, как у меня начинают гореть уши, потому что я читал о собственных отношениях с Наденькой Пуховой. Главную героиню книги звали Машенькой, а героя – Николаем, но дела это не меняло. Какая-то сволочь рассказывала всему свету историю из моей жизни!
Разумеется, я не смог прочитать всю книгу в очереди к врачу. Когда все же вынужден был зайти к нему в кабинет, был так красен лицом и нес такую околесицу, что эскулап вынужден был измерить мне давление и нашел его серьезно повышенным. Больничный мне продлили без всяких просьб и намеков на это с моей стороны.
Я читал роман в метро, в лифте, дома, усевшись в коридоре на тумбочке. Когда перевернул последнюю страницу, замер в состоянии, которое давно не испытывал: смесь животного ужаса и брезгливости. Эта самая Манана, которая носила фамилию моего отца, очень точно описала мою связь с Наденькой. Это не могло быть случайностью. Или все же такое вот чудовищное совпадение? Понятно, что я пытался лукавить с самим собой. Конечно же, уже в поликлинике смутно вырисовывался источник информации, но мне очень не хотелось, чтобы эта мысль оформилась до конца. Потому что если до конца, то... В общем, я тогда должен лишиться последнего человека, который... которого... с которым...
Особенно мне не понравился конец романа. Выгнав из своей жизни Наденьку, я никогда больше не интересовался ее жизнью. По книге выходило, что она, Наденька-Машенька, измученная домогательствами того самого моего соседа сверху, отравила его какой-то дрянью, сама же явилась в органы с повинной и умерла в тюремной больнице при родах.
Что-то я давно не видел этого соседа... Как довел его тогда до квартиры, так больше и не видел... Или видел, но мое сознание не фиксировало этого? Я отрезал от себя Наденьку, а вместе с ней – и соседа. Какое мне до него дело? Впрочем, с тех пор прошло уже много лет. Может, он съехал? А если не съехал...
Отбросив в сторону «Оплати кровью любовь», я вышел из квартиры и очень медленно поднялся на верхний этаж. Нет... Этого не может быть, чтобы...
Дверь мне открыла девчушка лет двенадцати, вся головка которой была убрана каким-то странными разноцветными штучками. И что за мода... Она смотрела на меня весело и вопросительно. Я вдруг понял, что не знаю, как звали... нет!... как зовут соседа.
– П-позови, п-пожалуйста, отца... – жалко пролепетал я. Мне бы только удостовериться, что он жив и здоров!
– Па-а-а-ап!!! – неожиданно громко для такого тщедушного создания крикнула девочка в глубину квартиры.
На ее зов в коридоре показался мужчина в женском фартуке.
– Люська! Я тебя сколько раз просил не открывать посторонним людям дверь!
– А если ты не слышишь!!!
Мужчина отодвинул дочь в сторону, встал передо мной, как лист перед травой, и спокойно сказал:
– Слушаю вас.
Я молчал, потому что этот мужчина был – ДРУГОЙ!
– Так что вы хотели? – вынужден был спросить Люськин отец.
Я очнулся и натужно заговорил:
– Понимаете... мне нужен... тут живет или, может быть, жил... мужчина... такой очень высокий... худой...
– Люся, ну-ка иди отсюда немедленно, – распорядился мой визави, легонько подтолкнул девочку в глубь квартиры, вышел на площадку, прикрыл за собой дверь и сказал:
– Понимаете, я купил эту квартиру после того, как... Разве вы не знали? Мне казалось, что вы давно уже здесь живете...
Поскольку я продолжал молчать и пялить на него сумасшедшие глаза, мужчина вынужден был продолжить:
– В общем, здесь человек умер... Я не говорил об этом жене и дочери, чтобы они не боялись, а квартиру освятили...
Я попятился от Люськиного папаши, как от прокаженного. Это все не могло быть правдой... Не могло...
Не знаю, что он тогда обо мне подумал, но с тех пор здоровался со мной настороженно. Мне было все равно.
Скатившись по лестнице к своей квартире, я глянул на часы. До закрытия книжного магазина на соседней улице оставалось минут сорок. Вполне можно успеть.
Обратно я вернулся еще с тремя романами Мананы Мендадзе. Читал до утра, благо был на больничном. В 6.30 захлопнул глянцевую обложку третьей книги. Теперь уже абсолютно не подлежало сомнению: эти романы писала моя мать, пользуясь записями в моем компе. Она приходила ко мне не только постирать и сварить обед. Она приходила за информацией. Когда-то мне казалось, что справедливее, интеллигентнее и нежнее ее нет женщин в природе. Когда мы начали ссориться, она впервые показала свои весьма острые зубки. Когда же я чуть не спалил квартиру – оторвалась на мне по полной программе. Уже тогда я задумался о том, а так ли уж был не прав Серго, когда оставил мою беременную мать.
Мне казалось, что давление поднялось у меня еще выше того уровня, который привел в ужас участкового терапевта. Во всяком случае, в голове шумело и кровь никак не могла отлить от лица. Красный, всклокоченный, взбудораженный, я поехал к матери. Поскольку был рабочий день, она уже проснулась и собиралась в библиотеку, где работала в читальном зале. Какое удобное, тихое, спокойное местечко для написания кровавых романов!
Ворвавшись в квартиру, я шмякнул на кухонный стол четыре романа Мананы Мендадзе. Я думал, что мать смутится, но она улыбнулась и спросила:
– Ну как?
– Как?! – в ярости воскликнул я. Мне хотелось своей огромной ручищей стереть улыбку с ее бледного лица. Есть ли что-нибудь смешное в том, что она написала? Можно ли улыбаться в этой ситуации?
– Вот именно. Я всего лишь спросила, Феликс, понравились ли тебе мои книжки, – спокойно ответила она. – Только и всего.
Я не хотел отвечать на ее вопросы. Я хотел задавать свои.
– Зачем ты это сделала?! – выкрикнул я так громко и мощно, что колыхнулся шелковый абажур, болтающийся чуть ли не перед самым моим носом.
– Что?
– Во-первых, какого черта ты рылась в моем компьютере?
– Я твоя мать, Феликс, а потому имею право знать о тебе все!
