он. Плачет старуха над ним. Все кричат, что чудо живое совершилось. Дают парню воды, велят больше пить: «святая вода, не простужает, кровь располирует!..»
А в соборе еще полутемно, поблескивают искры на иконостасе, светятся золотые венчики. Строгие лики святых. Чистый, молодой голос сливается с пением у мощей —
Отец идет в дом к Аксенову. Встреча радостная. Ее лейтмотив — «все мы у Господа да у Преподобного родные», и эта идея — тоже от Сергия. Вспоминают старину, обнимаются по–родному, целуются. Горкин утирает глаза платком. Слезы и на глазах Аксенова.
Завершающая глава — «Благословение». Это — прощание с Троицей, с великим праздником, с той вре?менной райской жизнью, которая только отблеск небесной, только намек на нее. В последний раз обходят церкви, вынимают просвирки, выполняют то, о чем просили те, кто не смог пойти в Троицу, но, оставшись в Москве, тоже живо переживал душевный подъем, тоже обращался с молитвой к Преподобному. В большом соборе богомольцы смотрят сцену Страшного Суда, и то, что даже «царей–королей» тоже тащат, в ад, производит особое впечатление — правда торжествует, и все перед нею равны. Говорят об Иуде Искариоте, душевно обсуждают Лазаря и верят, что явление чуда неотменно, пока есть вера и она сильна. Лезут на колокольню, чтобы с высоты еще раз обозреть то пространство святости, где они провели несколько счастливых дней. Едут и в Вифанию, в Черниговскую, благославляются у Варнавы. Неспокойна Анюта — утаила у бабушки со свечек семитку и боится, что Варнава узнает про это. «Узнает беспременно, — говорит мальчик Анюте, — святой человек… отдай лучше бабушке, от греха».
Мальчика приводят к Варнаве. «Молитвы поешь… пой. пой», — говорит он.
И кажется мне, что из глаз его светит свет. Вижу его серенькую скуфейку, светлое, доброе лицо, подрясник, закапанный густо воском. Мне хорошо от ласки, глаза мои наливаются слезами […] Он кладет мне на голову руку и говорит:
— «А это… ишь, любопытный какой… пчелки со мной молились, слезки их это светлые…
Батюшка крестит мальчика, тот целует его бледную руку, и слезы сжимают горло.
Ранним утром последнего дня еще раз идут приложиться к святым мощам, прощаться. Лавра по– прежнему «весело золотится и розовеет. «Розовато блестят на ней мокрые от росы кровли.
[…] монах отпирает святую лавочку […] Небо над Лаврой — святое, голубое… […] И нам все радостно: денек–то послал Господь! Только немного скучно: сегодня домой идти […] просим благословения Преподобного, ставим свечу дорожную.
Прощаются со знакомыми. Благословляются хлебцем Преподобного. Ломти укладывают в корзину и раздают богомольцам. «И здесь я вижу знакомую картинку: преподобный Сергий подает толстому медведю хлебец». Потом еще успевают пройтись по игрушечному ряду. «Игрушечное самое гнездо у Троицы, от Преподобного повелось: и тогда с ребятенками стекались. Большим — от святого радости, а несмысленным — игрушечка: каждому своя радость».
И вот тележка готова, короб с игрушками стоит на сене, корзина с просфорами увязана в чистую простынку. Все желают доброго пути. Крестятся. Из–за двора смотрит розовая колокольня — Троица. «Крестись на Троицу», — говорит Горкин.
Пресвятая Троица, помилуй нас!
Преподобный отче Сергие, моли Бога о нас!..
Прощай!
— Вот мы и помолились, привел Господь… благодати сподобились… — говорит Горкин молитвенно. — Будто теперь и скушно без Преподобного… а он, батюшка, незримый с нами. Скушно и тебе, милый, а? Ну, ничего, косатик, обойдется… А мы молитовкой подгоняться станем, батюшка–то сказал, Варнава… нам и не будет скушно. Зачни–ка тропарек, Федя. — «Стопы моя направи», душе помягче. Федя нетвердо зачинает, и все поем […] Постукивает тележка. Мы тихо идем за ней.
Ни один русский святой за тысячелетие христианства на Руси так не сплотил ее народ в христианской жизни, в самом духе христианства. В эпоху ненависти, насилия и розни он учил любви и согласию. Ни одному из своих святых народ на Руси не отвечал такой любовью и никто так не продвинул вперед дело христианского просвещения и просвящения в этой стране. Он — истинный наставник, учитель, покровитель народа — смиренный, тихий, немногословный. Его знают, уважают, любят, выделяют особо среди других святых, на Руси просиявших. Но как еще далеко до осуществления его заветов, до той любви, мира и согласия, которым он учил своим примером? И как много еще в нашей жизни ненавистного разделения, вражды, немилосердия и прямой жестокости! И все ли считающие себя верующими могут числиться духовными детьми Преподобного Сергия!
Примечания
1
См. Федотов 1959, 51.
2
Об Авраамии Смоленском см. Редков 1909, 1–176; ср. также Буланин 1987, 126–128. Кроме раздела, посвященного Авраамию Смоленскому, в книге Федотов 1959, 78–88, см. еще Федотов 1930.
3
См. ПСРЛ, т. 37: Устюжские и вологодские летописи XVI–XVIII вв. Л., 1982, 18 (список Мациевича, то же и в Архангелогородском летописце, 56).
4
Лавр. летоп. — ПСРЛ, т. 2, 22–23.
