банкиров на имя московского князя огромной суммы свыше 20 тысяч гривен серебра (свыше 2–х миллионов золотых рублей). Тут опять хорошую службу сослужили заговорщикам злополучные великокняжеские бланки. «И разсудиша», говорит летопись, «посулы многи и раздаша сюду и сюду, а яже поминков и даров, — никто же может рещи или исчислити, и тако едва возмогоша утолити всех». Поживившись так щедро в кредит московского князя, обе заинтересованные стороны постарались различными способами обезоружить всех опасных свидетелей их некрасивого деяния»
(Карташов 1991, 328–329). Особенно интересно вложенное Киприаном в уста митрополита Петра пророчество о будущем политическом величии Москвы. Похоже, что, нерусский человек, он любил Москву и трудился и в ее славу.
Страх, пережитый москвичами в конце августа — начале сентября 1380 года, и его снятие победой (положительный аспект), омраченной огромными жертвами (отрицательный аспект), стали важнейшим рубежом в духовной истории Москвы, в формировании «московского» единства, «московской» идеологии, «московского» мифа, «московских» текстов. Возникшая через полтораста лет после Куликовской битвы теория «длящегося Рима», Москвы как третьего и последнего Рима, богоизбранности Руси, тогда еще именно Московской, нашла себе надежную опору в том, что начало складываться вокруг событий конца 70–х — начала 80–х годов XIV века.
Указывалось, что в княжеских договорах и завещаниях нередки такие формулы, как Богъ свободитъ отъ орды; Богъ орду переменитъ и т. п. Во времена Димитрия, когда Русь впервые отважилась на открытое противостояние монголо–татарам, такие слова приобретали особый вес и звучали как пароль. Впрочем, надежды на освобождение выражались и раньше, хотя нередко и более осторожно. А пишу вамъ се слово того деля, чтобы не перестала память роди [те]ли нашихъ и наша, и свеча бы не оугасла (Дух. догов. грам, 1950, 14), — заканчивается духовная грамота великого князя Семена Ивановича от 18 марта — 26 апреля 1353 г., и неугасимая свеча отсылает здесь к неугасимой мысли об освобождении от ига.
Никоновская летопись в записи под 1382 годом так подводит итоги разгрома и разорения Москвы:
[…] и градъ огнемъ запалиша, а товаръ и богатьство все разграбиша, а людей мечю предаша, И бысть оттоле огнь, а отселе мечь; овiu отъ огня бежачи, мечемъ помроша, а друзiи, отъ меча бежачи, огнемъ згореша; и бысть имъ четверообразна пагуба: первое — отъ мечя, второе — отъ огня, mpemie — отъ воды, четвертое — въ полонъ поведени бышя. Бяше бо дотоле видети градъ Москва великъ и чюденъ, и много людей в немъ, кипяше богатствомъ и славою, превзыде же вся грады въ Русстей земли честiю многою, въ немъ бо князи и святителiе живяста; въ се же время изменися доброта его, и отъиде слава его, и всея чести во единомъ часе изменися. Егда взятъ бысть и пожженъ, не видети иного ничегоже, развее дымъ и земля, и mpynia мертвыхъ многыхъ лежаща; церкви святыя запалени быша и падошася, и каменыа стояше, выгоревша внутрь и огоревша вне и несть видети въ нихъ пенiа, ни звоненiа в колоколы, никогоже людiй ходяща ко церкви, и не бе слышати въ церкви поющаго гласа, ни славословiа, но все бяше видети пусто, ни единого же бе видети ходяща по пожару людiй. И не единъ же градъ сей взятъ Москва, но и прочiи грады и страны попленени бышя отъ поганныхъ (ПСРЛ XI, 1965, 78–79).
И это еще не худший из известных вариантов осмысления поражения: бывает, из поражения (хотя и в высокой степени достойного) делают победу: Бородинская битва — лишь один из самых известных примеров.
И тако сразившеся, многа телеса падааху, и Богу помогшу великому победоносному Дмитрею, и побеждени быша погании татарове и конечней пагубе предани быша: видевше бо окааннии на себе богопустный гневъ и Божие негодование, вси на бежание устремишася. Крестоносная же хоруговь доволно гнавъ въслед спротивных, множьство бесчислено убиваше: овии же язвени отбегоша, иных же живых рукама яша. И бяше чюдно зрение и дивна победа; иже преже блистающася оружиа, тогда же вся окровавлена кровьми иноплеменных, и вси образы победы ношааху.
Описание пережитых страданий обнаружимо и в Киприановой редакции «Жития» митрополита Петра. Комментатор отмечает в связи с этим, что в этом отношении «Киприан выступает прямым предшественником протопопа Аввакума» (ПЛДР 1981, 580).
Ниже послание цитируется по тексту ПЛДР 1981, 430–443 (в основе издания — рукопись, хранящаяся в НРБ, Соловецкое собр., № 858. Кормчая 1493 г., лл. 527–536.
