Агробление по-олбански

– В амфитеатр, – поправила старушка.

– Бинокль возьмете? – спросила раздевальщица или гардеробщица, в общем, бабушка номер два.

– А что это изменит?

– Будут показывать стриптиз. – Бабуля нам подмигнула. – Разве не знаете, сейчас ни один спектакль не обходится без стриптиза. Стыдно, молодые люди, так редко ходить в театр.

– Возьмем, возьмем, – закивал лысой башкой Эрик.

– Сто рублей.

– Бабуля, это же грабеж среди белого дня!

– Да, что мы в трусы стриптизершам закладывать будем?

Как только третья старушка-смотрительница, станцевав нижний брейк челюстью, указала костлявой рукой на наши места и ушла, мы перебрались на самый верхний ряд, с ее глаз подальше.

– Давай наливай, – тут же скомандовал Эрик.

– Подожди, все-таки мы в амфитеатре. Неудобно как-то.

– Да, неудобно, – согласился я, сдирая зубами фольгу с пробки.

Весь первый акт мы наблюдали за тремя алкоголиками, как те пили-выпивали- накачивались. Жутко хотелось выйти на сцену и присоединиться.

Когда уже начали захлебываться слюной, Рауль принялся разливать по пластиковым стаканчикам вермут. Эрик по привычке жег зажигалку, чтоб всем поровну.

– Погаси, – скомандовал Рауль, – а то портьеру подожжешь!

– Да, пластик это не гашиш, – согласился я. – Завоняет – мало не покажется.

Пластиковые стаканчики шебуршали, как листья на ветру, оплавляясь по краям черным.

– Тсс, – предупредил Рауль, поднося пластиковый стакан к губам, – кто-то идет.

– Может, смотрительница?

Оказалось, длинноногая брюнетка в длинной юбке и с короткой стрижкой. С нею парень. Она пробиралась, держа парня за руку, в самый центр последнего ряда, стараясь не звенеть большими серьгами. Нас они не видели.

– Ой! – шепотом воскликнула брюнетка, когда пузырь, звякнув, покатился вниз по рядам. Ребята, как джентль мены, встали, пропуская даму. Я один остался сидеть, прикрывая ногами стоящую на полу посуду, но все равно своей длинной юбкой брюнетка ее опрокинула. А еще она прикоснулась к моим коленкам внутренней стороной бедра.

– Ой… – сказала брюнетка.

– Пойдем назад, – буркнул парень.

Они развернулись и пошли назад. А я думал, зачем надевать такую большую юбку, собираясь в амфитеатр на последние ряды. Видимо, чтобы ею сметать чужие газированные напитки.

– Вот это женщина! – восхищенно воскликнул Эрик и добавил несколько ласковых русским матом.

– Женщина-Мат, – подтвердил Рауль. Но тут появилась Пат.

Мы начали вырывать друг у друга бинокль, только Рауль сказал:

– Мне не надо, я все вижу.

Пат была в сером плаще, кажется, лил дождь и гремел гром. К концу акта в передних рядах захрустела фольга от шоколадки. Кто-то закусывал наш напиток.

В антракте пришлось идти в бар, хотя там и дорого.

Заказали клюквенный морс и трубочки с кремом. В толпе я искал глазами брюнетку с большими звенящими сережками. Наконец она появилась. Вошла в бар под руку со своим парнем. Окинула стоящих в очереди жгучим презрительным взглядом.

Листы из тетради

Он подумал, что с тех пор, как буквально на его глазах, спустя секунду после его тайного прикосновения дрожащей рукой, умерла красивая женщина в черном плаще, он больше не может спать просто с женщиной. Закидывает ли кто ему ноги на спину, ищет ли он рукой белую мягкую плоть бедра – он постоянно спит с ногой в шелковом черном чулке.

Не отпускает. Вновь и вновь переживает вспышку яркой любви и быструю смерть. Борется со смертью, не отпускает миг нежности. Наверное, так влюбляются в бездушные предметы и бездушных женщин. Фетишизм на грани некрофилии.

– Давайте, – предложил Эрик, пожирая глазами брюнетку в чулках, – купим сейчас бутылку водки и бутылку шампанского и поставим своих «Трех товарищей».

– Прямо на этом столике? – поднял бровь Рауль.

– Да, прямо здесь. – Эрик с размаху опустил на столик кулак. – Парни, покажем всем действие, только, чур, я буду Робби.

– Нет, – закачал глазами Рауль, – так не пойдет, прежде чем ставить наших «Трех товарищей», надо, чтобы кто-то их написал. Сценарий или роман.

– А мы с листа?!

– Я уже пишу наш роман про трех товарищей, – признался я, едва успев вступить в разговор.

– И давно?!

– С тех пор, как вы здесь.

– Надеюсь, ты там меня описываешь как Робби? – Эрик заглядывал, нет, лез, скособенившись, мне в глаза. – Это ведь я у тебя жену уволок.

– Да, именно так и описываю.

– Ну, ребята! – обрадовался Эрик. – Бутылку водки и бутылку шампанского – и покажем всем свой спектакль!

Эрик смотрел на брюнетку, отгрызая кусок пирожного, с конца которого свисала колбаска крема. Глаза Эрика при этом горели.

Мы уже собирались идти к бару заказывать, как Эрика скрутило от клюквенного морса. Он покраснел и скорчил рожу – ломка и аллергия в одном флаконе.

– Что, совсем плохо? – спросил Рауль.

– Ага.

Прозвенел третий звонок. Бар опустел, но мы продолжали сидеть.

– Парни! – крикнула из-за стойки нам старушка номер четыре, мне показалось, что ее хитрые глаза с прищуром точь-в-точь как у Жана. – Бар закрывается. Здесь нельзя больше оставаться.

– Ну что, пойдем? – спросил я.

– В туалет! – взмолился Эрик.

По пути в туалет за нами увязались два мента. Видимо, им не понравились подозрительно расширенные зрачки Эрика.

В сортире Англичанин заперся в кабинке, а мы ждали его, сидя на банкетке в стиле рококо напротив ментов. Играли в гляделки.

– Мне кажется, – сказал Рауль, пытаясь в глазах милиционеров увидеть себя театралом со стажем, – мне кажется, есть женщины Шах, есть женщины Мат, а есть женщины Пат. Все остальные в нашей судьбе – женщины-пешки.

– Интересное наблюдение.

– В женщинах Пат красота с добротой гипнотизируют, лишают дара мужского маневра. В женщинах Шах – заставляющая ретироваться, бежать, перепрыгивая с клетки на клетку, красота. А в женщинах Мат – рождение чего-то нового, что сбрасывает тебя с доски, списывает со счетов, и все.

– Интересно, интересно, коллега, – лишь кивал я головой.

– Мне кажется, Александра была такой же, как Пат, – красивой, мудрой, доброй. Это мой идеал.

– Долго он там еще? – прервали наш интеллектуальный разговор менты.

– А мы не знаем, – признался я.

– Здесь, вообще-то, нельзя во время спектакля сидеть.

– А где можно?! – взорвался-поднял бровь Рауль. – В баре нельзя, в туалете нельзя. А еще культурное