стола и надоевшие пустые телепрограммы давно казались пресными и скучными.
Поколебавшись, Зинаида решила остаться на всю службу. В конце концов, что ей делать в новогоднюю ночь одной, без сына? Она и не готовила ничего.
А смотреть до одури телевизор в надежде, что покажут что-то захватывающее или греющее душу ей было скучно и противно: всё равно ж не покажут. Поизгаляются над нищим народом в своих сногсшибательных тряпках и драгоценностях, поблещут ухоженными телами и дорогой косметикой на лице и уедут на иномарках в свои роскошные коттеджи или пентхаусы. Смотреть тошно.
Лучше уж здесь – в тишине и сказке. Ей дали платок, чтоб укрыть голову, и она сняла свою зимнюю шапку.
Уютно было в ласково греющей Зинаиду церкви. Покоем одарил её Бог, надеждою – Богородица. Ничего не зная, ничего не понимая, Зинаида, тем ни менее, всей душой участвовала в происходящем и в особо пронзительные моменты безмолвно, не суетясь, крестилась.
А когда отец Григорий помазал лбы прихожан елеем, и верующие разошлись по домам, женщина встала у образа Пресвятой Богородицы, приникла к защищавшему его стеклу и слёзно молила, молила Заступницу и Милосердицу, чтобы соединила Она её с сыном.
Удалилась она самой последней. Одна женщина удивлённо на неё посмотрела.
– Вы что не торопитесь? – спросила она. – Новый год ведь. Или в вашей семье все воцерковлённые и соблюдают Рождественский пост?
– Что соблюдают? – не поняла Зинаида.
– Рождественский пост, – повторила женщина. – Через семь дней наступит Рождество Христово, и будем разговляться курочкой, свининкой, рыбкой, яйцами и молоком. Веселиться будем о Господе, славить родившегося Младенца Иисуса Христа. Придёте к нам?
– Куда? – растерялась Зинаида.
– В храм на Рождественскую службу.
– Ну, я с удовольствием. А когда?
– Шестого января в десять вечера.
– Да, это я смогу. Спасибо, что пригласили.
– Бог всех приглашает, – сказала женщина, – жаль, что не все отвечают на приглашение.
– Да…, – вздохнула Зинаида, подумав, что сама она за всю жизнь не удосужилась откликнуться на зов Бога, и к чему привело её это пренебрежение?
Отец Григорий закрыл двери, поклонился, перекрестившись. За ним и обе женщины.
Темнота новогоднего вечера празднично озарялась уличными фонарями. Посыпался снег – медленный, неслышный. Зинаида подумала: как бы волшебно было идти с сыном в такой вот новогодней ночи, дышать несильным морозцем, ловить открытым лицом щекочущие снежинки….
Да, как бы волшебно было бы….
Из сердца снова поднялся плач, сдавил горло до боли. Она с трудом распрощалась со священником и со спутницей и поплелась домой. Ноги сами привели её к интернату.
Свет в окнах горел, но в них никого не было видно, как Зинаида ни присматривалась. В каком окне её Денисушка? Что он делает? Неужто его наказали?! Её кровинушку?!
У неё закололо в груди. Нет. Ей нельзя болеть. Ей надо сына вызволить, вырастить. А тогда уж и болеть можно.
Электронные часы пикнули полночь. Новый год. От грохота фейерверков в парке Зинаида вздрогнула и невольно обратила взгляд на сверкающие разноцветные огни, гаснущие и возникающие вновь. У всех праздник. Только у Лабутиных и у всех разлучённых семей праздник пронизан горем.
