– Денис, ты смотри, учёбу-то не запускай. Хочешь – не хочешь, а без образования никуда.
– Да знаю я, – поморщился Денис. – Просто это… ну…
– Ну? Чего – ну?
– Ну, не успеваю я, и всё.
– Почему, Денисушка?
В голосе – само сочувствие и готовность понять всё-всё на свете. И помочь во что бы то ни стало! Почему мама не такая, ну, почему?! Только о себе и думает.
Денису стало так себя жалко, что в горле застряла боль, а глаза защипало. Бедный покинутый ребёнок… при живой-то матери, при живом отце… Вот сюжет тюремной песни.
– Денис, с тобой всё в порядке? Может, к тебе приехать? – голос омбудсмена звучал встревожено.
– Не.
Денис шмыгнул.
– Нормалёк. Я в ажуре, Люция Куртовна. Щас за уроки засяду.
– Ночью-то? За уроки? – засомневалась та. – Думаешь, путное что выйдет? Ты лучше спать ложись, слышишь, Денис? Поспи нормально, а утро вечера мудренее, верно?
– Ну.
– Вот и хорошо. Ложись. Завтра подумаем, что делать.
– До свиданья.
– Спокойной ночи, Денисушка.
Короткие гудки обжигали прижавшееся к телефонной трубке ухо. Почему ему так тошно? Ничего же, вроде бы, такого не было, чтоб тошно было…
Где б найти отраду, чтоб до самого донышка сердца доставала? Ведь, вроде бы, на другой уровень перешёл, завтра можно другой осваивать. И так далее, и в таком же духе, хоть до бесконечности! Стоп. Разве бесконечность существует? А смерть?..
Денис Лабутин нахмурился, несколько встревоженный. Он так давно и так много видел виртуальную и телевизионную смерть во всех её неприглядных подробностях, от способов умертвия до всех стадий разложения, что ужас, трагедия и само таинство перехода из одной жизни в другую совершенно сгладились, растворились, смешались с игрой, и чувство страха смерти притупилось. Пока в неё играл.
А вот теперь подумалось: а всё же игра есть глупая игра, и смерть другого человека – не твоя смерть. А вот как умрёшь по-настоящему, что с тобой будет?
Денис подошёл к зеркалу, висящему в прихожей, приблизил к нему юное своё лицо. Обычное лицо. Ни одной морщинки, естественно, – в четырнадцать-то лет! Только глаза воспалённые какие-то, красные. Ну, это из-за компьютера. Выспится, и всё пройдёт.
Денис попытался представить знакомую по телепередачам про убийства и геймам картину своего собственного разложения, и не смог: страшно вдруг стало. Он поспешно отвернулся и тут услыхал поворот ключа в замке. Мама! Мамочка!
Денис бросился к двери открывать. Хмурость матери не остановила его порыв: он и не заметил, каково у матери настроение. Уткнулся ей в грудь, обнял за шею, ничего не говоря. Мама постояла недвижно, а потом медленно, словно нехотя, обняла сына одной рукой; в другой держала тяжёлую сумку. Они постояли так, потом мама положила сумку на тумбочку и обняла Дениса обеими руками.
– Денька, Денька, – вздохнула мама, оторвалась от сына и внимательно поглядела в его большие чёрные глаза.
