доверяться опасно.
– Вот непруха-невезуха, – вздохнул Денис. – Если б хоть до Интернета добраться, я б такие тексты в Сеть сбросил! Весь мир бы узнал… И вообще. У нас не интернат, а колония какая-то для несовершеннолетних зэков. Концлагерь. Ни в город выйти, ни звякнуть, ни повстречаться. В секцию какую – и то не пускают. Это чё, нормально считается? Эти все наши преподы и прочие взросляки-мочалы – сами преступники!
– Ну, тогда и их начальники тоже, – вздохнул Серафим.
– Чё это – тоже! – не согласился Лабутиин.
– А думаешь, они прям не в курсе, – печально сказал Серафим.
– Нет, конечно!
– Вот уж сказал! В курсе они, в курсе. Поди, и устав сами писали, и наказания придумывали. Только шито-крыто всё. И не ухватишь.
Кедринский говорил, будто взрослый. Денис слушал его с удивлением: нифига себе бублик! Да он даже дырку смыслом наполняет! И, главное, понятным. Единственное, что не понятно: делать-то теперь чего?!
– Может, записку через забор бросить на пробу, – предложил он. – На прогулке, например. Или закричать? Типа «спасите, нас тут убивают!»?
Кедринский в ответ досадливо повёл плечами
– Ой, да ты не слышишь, что ли? – воскликнул он. – Ну, бросишь, ну, крикнешь. Решат, что интернатовский дебил над прохожими куражится, на забор кидается. Ещё и просигналят той же Алле Викторовне. А она, хоть в доле, хоть не в доле, а дело замнёт по любому.
– Не замнёт. Не получится.
– Получится. Взрослых ты не знаешь, что ли?! Они так солгут, что не протаранишь, не пробьёшь, до правды не докопаешься.
Повисла длинная пауза. Потом Кедринский вздохнул и решился:
– Ладно. Дорога одна – к Михал Натанычу. Больше не к кому.
– Идём.
– Ты со мной?
Серафим вздёрнул брови. Денис набычился: ему не доверяют! Да ему в Counter Attack главную роль доверили в клане! Он там такое творил, такие чудеса храбрости показывал! А тут, подумаешь, к кладовщику в подвал спуститься! Фе!
– Я тебе не трус.
– Нос не задирай, – посоветовал Серафим.
– Кто задирает? – обиделся Денис.
Серафим двинулся из туалета в коридор, и Денис увязался за ним, пытаясь сохранить в себе храбрость. Вроде, чего бояться? А страшно. Наверное, потому, что это реальность, над которой ты не хозяйничаешь теперь. Противное чувство бессилия. Противное – для Enterа. Да и для Дениса тоже.
Галайда собрался уходить домой, когда к нему постучали.
– Закрываюсь! – крикнул он, но постучали снова.
Поварчивая, он открыл и впустил поздних посетителей.
– О! Дениска и Серафимка! – узнал он и обрадовался. – Живы, значит, опятки-ребятки!
– А вы что, слышали уже? – выпалил Денис.
