Надя стояла перед ним в столбняке и не верила.
– А «скорая» что, не могла спасти? – сдвинув брови, спрашивала Надя.
Плечи Серафима поникли.
– Крисевич не стала «скорую» вызывать. Только после вызвала, когда Андрюха умер.
Надя ахнула.
– Ничего себе! Взаправду, что ли?
– Взаправду.
– Ничего себе! – повторила Надя. – Это что, так можно теперь?!
– Получается, можно.
Надя затравленно огляделась.
– Ой, я пойду, а то хватятся… А кто такой Андрей этот? Я его и не помню совсем…
– Иди, иди, а то попадёт, – подтолкнул Серафим и уныло наблюдал, как она исчезает в переходе, пока его не сдёрнул с места Коля Евлаш из их спальни, чтобы идти «домой».
Казалось, мальчишек разбирало желание выплеснуть свои страхи друг перед другом, но они привычно боялись: а вдруг услышат? И что они могут? Восстать против взрослых? Как? За кем? Да их порвут, вот и всё.
Глава 18. БОЛЕЗНЬ СЕРАФИМА
Серафим встал у своей кровати лицом к востоку и, не обращая внимания на соседей, принялся креститься и класть поклоны.
– Во даёт! – восхищённо воскликнул Коля Евлаш. – Лупили его, лупили, а ему пофигу: молится себе, и всё тут. Гарюха, ты про это Коту Базилио расскажешь?
Гарюха покосился не него, неодобрительно и хмуро рявкнул:
– Пусть молится. Тебе-то что? Сам доносить будешь?
Коля подал назад.
– Да не, я чё? Я ничё. Пусть молится. Ты о чём молишься, Кед… Серафим?
– Об Андрюхе он молится, не мешай человеку! – сказал Денис.
Коля Евлаш ретировался.
– А я чё? Я ничё, пусть делает, чё хочет, мне по фуфайке.
Один из мальчишек, Мишка Букашечкин, светловолосый, кареглазый, замкнутый подросток, ни с кем не подружившийся за четыре месяца интернатского мучения, вдруг подал голос:
– Я тоже хочу научиться молится. Серафим, научишь?
– Научу, – обещал Кедринский, не оборачиваясь. – Хоть щас.
Букашечкин думал недолго.
– Давай щас. А чё? Быстрее научишься, быстрее работать начнёт.
Он встал с кровати, подошёл к Серафиму, встал рядом с ним лицом на восток.
– Чё говорить-то?
– Господи…
