плавал навзрыд. Слёзы мёрзли на щеках. А Зинаида всё повторяла охриплым голосом, выдавливаемым из сжимающегося горла:
– Денечка, сыночек мой, я тебя так люблю, я так по тебе скучаю! Сердце у меня всё время болит за тебя, поседела вон. Денечка, я все инстанции прошла, на всех порогах ноги поотбивала. Скоро суд будет, чтоб мне тебя отдали…. По утрам прихожу сюда, хожу, выглядываю тебя, пока на работу не пора…. А по вечерам прихожу – так до ночи в окошки тебя высматриваю, пока в интернате свет не погаснет. Исхудал как…. Вытянулся…. Измучился, солнышко моё….
К ним спешили Яков и пара воспитателей. Зинаида, несмотря на слёзы, приметила их и заторопилась:
– День, ты держись, мой родной, я за нас борюсь. Отец Григорий из нашего храма мне помогает, и ещё несколько человек их православных. Я тебя отвоюю, слышишь? Мы скоро снова заживём вместе. И ещё, чуть не забыла: тебе мальчик один, Серафим, привет передаёт, у него всё в порядке, она за тебя и за всех мальчиков молится. Денисушка!
Она смерила высоту забора и внезапно жарко спросила:
– А через забор сможешь перебраться?! Прямо сейчас?!
Денис мигом уцепился за сетку и полез наверх, карабкаясь с отчаяньем человека, по пятам которого гонится убийца. Он почти перегнулся, чтобы перекинуть ногу и спрыгнуть в объятия мамы, но за него уцепились и сдёрнули вниз. Ренат крикнул своим помощникам:
– Держите его крепче! Уводите!
А сам придвинулся к сетке и злобно процедил:
– Мы встретимся с вами в ином месте, Зинаида Аркадьевна. Будете помнить, как похищать из интерната детей.
– Своих собственных детей! – ничуть не испугавшись, процедила закалённая за эти месяцы Зинаида.
Ренат оскалился, словно волк на добычу.
– Были ваши, стали наши, и ничего вам не обломится, как ни старайтесь. Тут такие деньги, такие дела завязаны, что лучше идите домой и притворитесь, что всегда были бесплодны. Никто вам сына не вернёт. Это государственная политика, ясно? А переть против государства – это как букашке против асфальтного катка.
Он сплюнул и ушёл вслед за воспитателями, которые тащили кричавшего, бьющегося в их руках Дениса. Зинаида крикнула:
– Я всё равно заберу своего сына! И за другими приду!
Ренат, открывая дверь в здание, цинично показал ей средний палец и скрылся окончательно.
Зинаида несколько раз трясанула сетку и, обессиленная, сползла в сугроб. Кто-то помог ей подняться. Она повернула голову и, узнав, с облегчающим рыданием воззвала:
– Отец Григорий!
Высокий чернобородый мужчина, широкоплечий, статный, в рясе и полушубке, жалеючи смотрел на неё яркими синими глазами. Возраст, казалось, не для него: ему можно было дать и пятьдесят, и сорок, и тридцать пять.
– Увидели сына? – спросил он участливо.
– Увидела, – охнула Зинаида. – Знали б вы, как это невыносимо, батюшка - будто сердце по кусочку обрывают.
Священник глянул на серокирпичное здание с зарешеченными окнами.
– Пойдёмте со мной, Зинаида, полечим ваше сердце.
Поддерживая женщину, он повёл её прочь от интерната.
– Вы в церковь? – спросила неживым голосом Зинаида.
