казалось трагическим. На самом же деле оно было таковым.
Прежде всего — нехватка боеприпасов и оружия. С этим недостатком столкнулись все воюющие страны: во Франции мобилизационных запасов снарядов к 75-мм орудиям хватило только до сентября, а запаса винтовок — до ноября 1914 года; в английской армии на одно орудие в начале 1915 года приходилось в день всего от 4 до 10 снарядов; австро-германские войска испытывали острую недостачу винтовок, нередко пополнения посылались на фронт безоружными. Но наиболее острым кризис боевого снаряжения был в России. К началу 1915 года армии требовалось в месяц 200 тысяч винтовок, 2 тысячи пулеметов, 400 орудий, 200 миллионов патронов и 1,5 миллиона снарядов. Получала же армия ежемесячно 30–32 тысячи винтовок, 216 пулеметов, 115–120 орудий, 50 миллионов патронов и 403 тысячи снарядов. Таким образом, потребности армии удовлетворялись в среднем на 15–30 процентов.
Устранить кризис боевого снабжения можно было, лишь срочно перестроив хозяйство на военный лад. К такой мобилизации промышленности первой приступила Германия (август 1914 года), затем Франция (сентябрь 1914 года) и Англия (октябрь 1914 года). Россия смогла осуществить эту задачу лишь в течение 1915 года.
Это поставило армию России в невыгодное, невозможное, невыносимое положение. Армия Германии с зимы 1914/15 года практически не испытывала недостатка в вооружении, ее артиллерия не имела нужды экономить снаряды и не жалела их.
Некоторые надежды руководители русской армии возлагали на союзников: может, они от щедрот своих помогут русской армии. Но особого рвения правительства Франции и Великобритании не проявили и отнюдь не стремились ускорить реализацию заказов, размещенных русским правительством в срочном порядке и за наличные деньги — огромные суммы золотом. На первый план союзники ставили свои интересы, под различными предлогами они отклоняли просьбы русского правительства об ускорении поставок, предпочитали накапливать оружие и боеприпасы впрок. Пусть русские воюют, как могут, у царя много подданных, солдат хватит — поневоле такая мысль возникала у современников. Ныне мы знаем, что руководители союзных правительств, их дипломаты не только думали так, но даже и говорили русским министрам. 1 апреля 1916 года, к примеру, французский посол в Петрограде М. Палеолог был у председателя Совета министров России Б. В. Штюрмера и занес в дневник, что не смог добиться у царского министра понимания по следующему вопросу: «Мне хотелось бы ему объяснить, что при подсчете потерь обоих союзников центр тяжести не в числе, а совсем в другом. По культурности и развитию французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в свете: из 180 миллионов жителей 150 миллионов неграмотных[17]. Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утонченные; это сливки и цвет человечества. С этой точки зрения наши потери чувствительнее русских потерь…» Вот так, жизнь «злополучных мужиков» мало что означала для французских империалистов, в России, по их мнению, не могло быть и не было «сливок и цвета человечества…».
Не помогло и обращение в Америку. За годы войны Россия влила в американский рынок 1 миллиард 800 миллионов золотых рублей, и «без достаточно положительных для себя результатов», по оценке Е. З. Барсукова. Казалось, что хваленая американская техника без всякого труда справится с делом и заполнит бреши в вооружении русской армии. Ан нет! Фирме «Винчестер» было заказано 300 тысяч винтовок, «Ремингтон» взялась (за золото!) поставить 1,5 миллиона и «Вестингауз» — 1,8 миллиона винтовок. Только первая выполнила заказ к установленному сроку, но от продолжения поставок отказалась. Две другие фирмы к сроку сделали только 10 процентов заказа, а там пришел 1917 год, революция… Но крупные авансы золотом, русским золотом, эти фирмы успели получить!
Представляется, что в такой обстановке от высших военных руководителей России требовалась сугубая осторожность при планировании предстоящей кампании. Само благоразумие, по очевидности, предписывало придерживаться оборонительного способа действий — тут не до жиру, быть бы живу. Показательно, что союзники России решили выждать. В ближайшем будущем они видели главную свою задачу в наращивании военно-экономического потенциала, в достижении абсолютного превосходства над Германией, а потому их общий план сводился к стратегической обороне. От России же союзники из своекорыстных побуждений требовали наступательных действий, что должно было, по их мнению, связать силы Германии, воспрепятствовать ей нанести мощный удар на западе. И русское правительство, русское военное руководство, столь сильно и роковым образом зависимые от своих союзников, пошли у них на поводу, стали готовиться к наступательным операциям.
Поначалу предполагалось наступать только на Северо-Западном фронте и разгромить восточнопрусскую группировку врага. Командование Юго-Западного фронта — генералы Я. И. Иванов и М. А. Алексеев — доказывало, что успеха прежде всего можно добиться на их фронте и вывести Австро- Венгрию из войны. Ставка — прежде всего верховный главнокомандующий — не проявила необходимой твердости и решила наступать на обоих фронтах, что ныне представляется крупной ошибкой. Широко задуманные операции по расходящимся направлениям не обеспечивались необходимыми силами и материально-техническими средствами, и можно было предвидеть их неизбежную неудачу. Трудно представить, чтобы высшему военному руководству России это не приходило на ум…
Брусилов, конечно, не знал в подробностях состояния ресурсов страны и армии. Поэтому и он в пределах своей компетенции командующего армией, исходя из обстановки и оценки противника, ему противостоящего, считал необходимым действовать наступательно. «Я в то время не верил, — писал он, — не мог допустить мысли, что наши огнестрельные припасы действительно на исходе и что военное ведомство из ужасного положения, вынуждавшего воевать голыми руками, не выйдет благополучно».
Сразу же после отражения наступления австро-венгерских войск, в начале декабря 1914 года, Брусилов дважды обращался к фронтовому командованию, доказывая необходимость перенесения центра тяжести кампании в Карпаты. Сообщая, что только за последние дни австрийцы лишь пленными потеряли более 10 тысяч человек и что общие их потери несомненно достигли половины состава, Брусилов предлагал добить противника, не дать ему возможности получить подкрепления и оправиться. «Считаю долгом доложить вашему высокопревосходительству, — писал Брусилов в штаб фронта, — что, по моему убеждению, для нанесения противнику наиболее полного поражения необходимо теснить, не останавливаясь по северную сторону Карпат, овладеть выходами в Венгерскую равнину, на которой может быть продуктивно использована наша многочисленная конница, и продолжать наступление по Венгерской равнине».
Брусилов полагал, что конечной задачей в этом случае может быть овладение Будапештом. Разумеется, он не рассчитывал с одной армией завоевать всю Венгрию, но только такой способ действий, по его мнению, давал возможность избавиться от угрозы нового наступления австро-венгров с целью деблокады Перемышля (крепость вновь была осаждена русскими). Брусилов подчеркивал, что операция потребует тщательной подготовки, просил усилить его армию еще одним пехотным корпусом и кавалерией, укомплектовать другие дивизии армии, предоставить ей все виды довольствия, «чтобы начать операцию в составе, возможно близком к штатному». Всего к операции Брусилов предполагал привлечь 12 пехотных и 5–6 кавалерийских дивизий.
За четыре с лишним месяца беспрерывных сражений с сильным противником дивизии 8-й армии были обескровлены, а пополнения получали незначительные. К этому времени, писал Брусилов, «армия уже растаяла и дивизии представляли собой не 15-тысячные массы, а их жидкие остатки; были некоторые дивизии в составе трех тысяч бойцов, и не было дивизии, в рядах которой можно было бы насчитать свыше пяти-шести тысяч солдат под ружьем. Бoльшая часть кадровых офицеров выбыла из строя убитыми или ранеными, а некоторые слабодушные после ранений упорно держались в тылу или по болезни, или получив тыловые места в России. В сущности, прежней армии уже не было. Вот с этими-то остатками и приходилось теперь воевать, бесконечно растягиваясь и разбрасываясь. Больно мне было и досадно…».
Первое представление Брусилова командованию о наступлении от 4 декабря 1914 года не получило одобрения. «Наступление на Будапешт при современном состоянии средств не обещает многого, — сделал помету на докладе главкоюз, — а отвлечет много сил, ибо, кроме двенадцати пехотных и пяти-шести конных дивизий, назначенных для вторжения, потребует еще немало для обеспечения флангов и сообщений». Не дал результатов и второй доклад от 13 декабря.
К началу 1915 года армии левого крыла Юго-Западного фронта растянулись вдоль Карпатского хребта. Зима в Западной Галиции мягкая, не то что в центральной России. С утра туман, к полудню небо
