никогда не отвечали ей взаимностью.
Следующее, что выучила Лайла, был цветок. Цветы (те самые, что вы нюхаете, чтобы почувствовать их аромат) у нас были везде: само собой, сначала она нашла их в саду, но потом стала замечать их у себя на одежде и туфельках, на картинках в книгах или журналах. Я, было, хотел следить за ней и провести некоторые эксперименты, сравнения, в общем, провести некоторое исследование, чтобы разобраться во всем этом.
'Что ты собираешься сделать?' — спросила Дайен.
Но, согласитесь, а кто этого не сделает? Только подумайте, в нашем доме находится самое удивительное и необыкновенное, что только можно найти во всей вселенной. Как можно оставлять это без должного внимания, совершенно неизученным и неисследованным?
'Никаких экспериментов с нашей Лайлой', — отрезала Дайен.
Знаю, знаю. На самом деле я не собирался делать этого. Я, правда, не хотел подвешивать всякие там провода. Я всего лишь хотел сразу же знать о том, как только Лайла начнет узнавать мир вокруг нее, и, как только она начнет это делать, я хотел непременно сообщить ей, что она самое удивительное и необыкновенное создание во всей вселенной.
Недавно мы с Дайен приобрели новый дом. В первые годы после нашей с ней свадьбы и первые шесть месяцев после рождения Лайлы мы жили в крохотном одноэтажном домике, купленном мною несколькими годами ранее, который был построен в испанском стиле в обыкновенном, плотно застроенном пригороде Пасадены. Мне нравился этот домик. Именно в нем я первый раз приготовил ужин для Дайен. Когда она только переехала ко мне, я сразу же предупредил ее, что безумно люблю это место и не собираюсь никуда переезжать.
Но оттуда почти совсем не было видно неба.
Ночью я мчался на своем мопеде по тускло освещенным улицам, меня ослеплял свет машинных фар. И я мысленно возвращался в те дни, когда жил в маленькой хижине в лесу и боялся не потерять свою тропу в свете Луны и звезд. Я вспоминал, как еще раньше жил на крохотной парусной лодке на побережье залива в Сан-Франциско, тогда все небо было в полной моей власти – я смотрел на небо до тех пор, пока мои глаза сами не закрывались, тогда я захлопывал на ночь люк и отправлялся спать. Когда я жил в моем крохотном бунгало, сидя в джакузи на заднем дворе, я мог наблюдать за красотой неба. Иногда я мог видеть созвездие Большой Медведицы, иногда Кассиопею, но в моей маленькой звездной вселенной я так и не увидел ни одной планеты.
Когда Дайен отважилась предложить мне переехать в более просторный дом, в котором было бы уютнее нашей новой, теперь уже не такой маленькой семье, я скрепя сердце согласился. Может быть, тогда как раз пришло для этого время. Нехотя я посмотрел несколько подходящих домов. Могу с уверенностью сказать, что для меня ни один дом не выглядел таким уютным и чудесным, как наше крохотное бунгало. Но однажды, когда мы уже практически ни на что не надеялись, случайно наткнулись на один дом, который располагался на вершине возвышенности, где сто, а то и тысячу лет назад произошел сдвиг горных пород, простыми словами, обвал или оползень. Почти никто не знал, что это был именно оползень, но, видите ли, так совпало, что я задал своим студентам – будущим геологам написать об этом работу буквально за год до этого. Ну как я мог тотчас же не влюбиться в этот дом? Мы купили его через пару дней и переехали уже в следующем месяце.
Поскольку мы жили на возвышенности, у нас были свои преимущества: на нашем заднем дворе находилось крутое и обрывистое ущелье; а такие ущелья обычно образуются в тех местах, где есть много обломков горных пород. Рельеф этой местности образуют горные породы любых размеров, а разнообразие их состава едва укладывается в голове. Если этого мало, то можно копнуть всего где-то на тридцать сантиметров, и вы увидите, какие породы таит в себе этот рельеф. Этот самый оползень образует что-то вроде небольшого узкого коридора – своего рода уголок живой природы, где в большом количестве обитают различные птицы, где можно случайно встретить рыжую рысь или даже, если, конечно, вам повезет, гималайского медведя.
Тем не менее главным преимуществом расположения моего дома на самой вершине того самого оползня, там, где высоко в небе на севере возвышались горы, было то, что я мог беспрерывно наблюдать за южной стороной. Если встать ночью, выйти на улицу и взглянуть на юг, можно увидеть самые яркие созвездия. Вы сможете увидеть созвездие Ориона, Тельца и Скорпиона. Перед вашим взором появятся голубая звезда Сириус, а также гигантская красная звезда Бетельгейзе. А лучше всего то, что оттуда вы сможете увидеть планеты.
После того как мы переехали в наш новый дом, я и Лайла провели годы, вместе наблюдая за Юпитером и Сатурном, мы видели, как Венера садится в Тихий океан, как можно легко отличить красную планету Марс от других, не таких ярких планет. Однако большую часть времени мы наблюдали за Луной.
Когда мы только переехали в наш новый дом, Лайла все еще продолжала выучивать новые слова в виде знаков. Одна из ее любимых знаковых комбинаций означала что-то вроде: вот это свет, включи его (чтобы 'сказать' это, она высоко поднимала свою ручонку, зажатую в кулачок, и резко растопыривала пальчики, тем самым показывая, что нужно было делать). Если вы делали все так, как говорила Лайла, она даже говорила 'спасибо', легонько касаясь пальчиками там, где находится ее сердце.
Однажды весенней ночью Лайла (ей было уже девять месяцев) и я сидели на улице, закутавшись в одеяла, и смотрели на почти полную Луну. Сильный ураган бушевал в течение нескольких дней. Вода уже слишком близко подобралась к нашему дому. Когда, наконец, дождь прекратился, среди тонких черных облаков, покрывавших почти половину неба, мы смогли увидеть самые яркие звезды и такую же яркую полную Луну, которая оказалась словно в окружении черных облаков, излучая свет на все еще мокрую и сверкающую от капель воды землю. Я помню, как рассказывал Лайле о том, что такое ночь, Луна и дождь. Оттуда, где мы сидели вместе с Лайлой, можно было услышать, как в каньоне воют койоты – я рассказывал Лайле и о них тоже (а также о том, почему кошкам не разрешалось выходить на улицу).
Немного погодя Луна спряталась за тонкие рваные облака, и вокруг стемнело.
В этот момент Лайла огляделась, еще раз посмотрела на то место, где должна была находиться Луна и, не найдя ее на положенном месте, перевела на меня свой вопрошающий взгляд. Потом она подняла вверх свой зажатый кулачок, растопырила пальчики и стала смотреть на меня в ожидании.
Но вот облако прошло мимо, и Луна вернулась на прежнее место и снова осветила все вокруг.
Лайла улыбнулась мне и дотронулась пальчиками до сердечка.
Я на редкость очень отчетливо помню все, что случилось тем летним днем. За несколько недель до него мы с Лайлой отмечали ее первый день рождения, тогда она впервые по-настоящему научилась ходить. Раньше она уже пыталась ходить, но у нее получались лишь неуверенные шажки, после чего она сразу падала; или же она пыталась бежать, придерживаясь за стену. Но однажды она буквально в одно мгновение (Лайла не смогла бы продвинуться так далеко, если бы я не потерял бдительность всего на одну минуту) вырвалась из-под моего чуткого контроля и вопреки всем моим ожиданиям чуть не скрылась от меня в считанные секунды. Днем ранее, когда я пытался столкнуть одного своего друга в бассейн, я умудрился сломать себе лодыжку, и теперь мне суждено было провести некоторое время в гипсе и на костылях. Меня приводила в уныние мысль о том, что мне нужно было сделать несколько (но каких) шагов от кухонного стола до холодильника. Но самое ужасное и горькое во всем этом было то, что, в то время пока я был медленным как черепаха, Лайла вставала и начинала бежать. Единственным выходом не отставать от нее было только ползти. Именно так Лайла и я поменялись ролями в тот день. Она по-настоящему научилась ходить. Я же теперь ползал. В моей голове сформировалось множество теорий об исключительном символизме этого обмена, и все они отнюдь не успокаивали меня.
Специально для меня Лайла выдумала своей собственный жест, который означал меня, шагающего на костылях (она держала обе свои ручки напротив себя, указательными пальчиками показывая движение вверх и вниз). Тогда я расценил этот знак как попытку с ее стороны передразнить и посмеяться надо мной. Пожалуй, неудивительно, ведь я сам обожал шутить.
Шесть дней спустя, когда я все еще продолжал передвигаться с помощью костылей, я отправился в Италию, где собирался сделать доклад на международной конференции, посвященной поясу Койпера. На конференции поднимался вопрос об образовании и строении пояса Койпера, о характере поверхности и атмосферы объектов, населяющих его, обсуждали, из чего могут быть сделаны эти объекты. Единственный
