потом… потом, кажется, Вова все же налил ей коньяку… но от второй спасла бойкая девчушка, чья-то племянница или еще кто… врубила музыку и стала «показывать класс» – очевидно, занималась где-то… до. Вскоре Даша сообразила, что она танцует с ней на пару, и даже наперегонки, причем танец все больше уходил в сторону тех заведений, куда детей принципиально не пускают. Сережа смотрел на нее, открыв рот, раскрасневшийся от коньяка Вова-капитан только крутил головой, Митрич весело смеялся… Натанцевались вволю. Принесли чай с пирогами, впрочем, кроме женщин, никто чай пить не стал, а пироги оказались неплохой закуской. Окончательно объевшись, Даша решила, что все же, хотя и будет тяжело, ванну надо принять сейчас. Ибо еще немного – и она выключится прямо за столом, а горячей ванны очень уж хотелось. И, улучив момент, все же улизнула с самого разгара веселья почти незамеченной.
Ванна была просто божественна – Ксения щедро предоставила все свои запасы, – и Даша сдобрила ее и морской солью, и расслабляющей пеной… просто блаженство… Главное – не заснуть… Однако заснуть не пришлось: защелки на двери почему-то не было как класса, и, когда она уже чуть было не задремала от кайфа, в ванную ввалился Вова, пьянющий и расхристанный, – и даже не просто так, а с бутылкой шампанского и двумя бокалами, с ходу выражая, как он очарован и восхищен, но когда повернулся, прикрыв дверь, то понял, что интима не будет, ибо его опередили. Да и втроем тоже не получится: товарищ Макаров смотрел на него хотя и одним глазом, но холодно и неприязненно. Вова открыл рот, чтобы что-то сказать, а товарищ Макаров щелкнул взводимым курком – и капитан, немного протрезвев, подобно аквалангисту с борта, спиной вышел из ванной, быстро прикрыв дверь. Настроения от водной процедуры это не ухудшило, даже наоборот, а выйдя, Даша обнаружила у двери часового: Сережа тут же сделал вид, что просто мимо шел. Но Даша не удержалась и, когда он проходил мимо нее, шепнула: «Лучше все же защелку поставьте», отчего парень совсем закраснел и чуть не упал на лестнице, запнувшись.
Придя в комнату, скинула позаимствованный у хозяйки халат, проверила окно и дверь – слава богу, тут нормальный замочек, с ключом! – и легла на невозможно приятную постель… уже проваливаясь в сон, удостоверилась: заряженный автомат в изголовье, пистолет под подушкой… Все в порядке… все хорошо…
…Облака были картинно-ватные, белые с серым. В картинно-лазоревом небе. И ярко- зеленое, сочно-травяного цвета поле… с одуванчиками. Я лечу над ним с какой-то невероятной скоростью… куда? Впереди появляется точка, ближе, ближе… Вот уже и не точка вовсе – фигура. Человек. Напрягаю зрение, стараясь разглядеть детали… нет, я их вижу, отчетливо… но не вижу. Не вижу лица, не вижу одежды, хотя вижу каждую деталь, каждую морщину и пуговицу… Не могу понять, что делает этот человек, о чем говорит… а ведь он делает что-то и говорит, я это знаю. Я все знаю про него, но… не чувствую его. Словно это пустота, иллюзия. Хотя я знаю, что он живой. Знаю, что ему хорошо и он доволен. Я даже знаю, кто это, этот человек, это…
Внезапно небо сереет, словно в воду опрокинули чернильницу. Черный ветер срывает и разметывает шапки одуванчиков, рвет их с корнем… вот он хлестнул по фигуре, срывая с нее что-то, унося ошметки… это уже даже не ветер, а черный огонь, выжигающий только что зеленую долину. Это уже просто самый настоящий огонь, огненный вихрь, испепеляющий все на своем пути. Фигурка пытается бежать, закрывается, приседает и корчится… вихрь бушует, опаляя и оплавляя все… Откуда-то сверху на фигурку обрушивается что-то… что-то большое, тяжелое, металлическо-блестящее. Могучая полированная плоскость с размаху бьет по обгоревшему комочку, в котором едва угадывается человечек… удар, еще… сейчас совсем вобьет в грунт… Вот, наверное, последний разгон…
Внезапно фигурка поднимает голову, словно оглядывается на зависшую на мгновение плиту… И встает на одно колено. Как будто замедлившись в недоумении, громада с еще большим остервенением бьет по ней… и словно по обуху молотком попали – пошел звон… металл взлетает вверх… а фигурка, разгибаясь, встает… Сверху обрушивается удар, опять звон, и опять, и опять… Вновь налетает вихрь огня, подобно газовой горелке палит фигурку, удары сыплются сверху, какие-то еще брусья прилетают с боков, звон становится постоянным… Нет, не выдержать ему – все ниже пригибает упрямую фигуру к земле многотонными ударами, ее обжигает огонь, стальные брусья мнут ее гранями… Еще, еще немного – и все…
Но фигурка стоит… И, словно обессилев, угасает огонь, беспомощно отскакивают, словно выбитые из невидимых рук, брусья, плита сверху наносит какие-то неуверенные удары… вот опять – сильный, ва-банк… но без толку… и последний, совсем слабый, для виду… и – все. Все затихает.
Вижу внизу – закопченную, изуродованную фигурку… Человека? Нет, человека там можно разве угадать… Страшная, отвратительная фигурка, искореженная, оплавленная, лицо… это не лицо, это какая-то маска злобы и упрямства. Ничего человеческого.
Чьи-то руки подхватывают ее бережно с опаленной земли, нежно стирают копоть – и словно гладят… Фигурка некрасива, страшна и уродлива. Но – я чувствую это – ТЕПЕРЬ она – настоящая. Она – вот такая вот. Но другой она не станет – и нет силы ее изменить. Я смотрю прямо в глаза этой маленькой настоящей фигурке… и понимаю.
Это – я.
Проснулся, точнее – очнулся, около часа. Следующего дня. Чуть не съехал крышей, пытаясь встать. Подумал, что кранты, – только потом увидел, что привязан грузовым ремнем к матрасу. Ничего не помню. Ага, вот, одежда на полу, оружие… Очень хочу в туалет. Кое-как отвязавшись, встаю и чуть не падаю – ведет в сторону. Всего колотит, холодно, я в поту…
Трясясь, кое-как оправился, накормил животин… Попробовал есть сам. Не получилось. Выпил горячего бульона и чая. Ничего не почувствовал. Голова раскалывается, из носа течет, горло как ватой с толченым стеклом набито… Не знаю, не пробовал – но, наверное, так. Буквально заставил себя спуститься и затопить печь, потом вернулся и обрушился на кровать.
Как ужинал, не помню. Кажется, ночью еще топил. Или хотел топить. Или приснилось. Не знаю.
На следующий день начался кашель. Словно из горла выдирали против шерсти дохлого ежика. Кашель выворачивал, буквально до стона. Пил чай с лимоном, помогало слабо. Мозги не работали совсем, потому только к обеду сообразил и отыскал в аптечках несколько пакетиков какой-то микстуры. Помогало плохо, ненадолго. Весь просто плавал в противном, липком поту, сердце колотилось внутри как взбесившийся перфоратор. За обедом поперхнулся, закашлялся, попытался запить и чуть не задохнулся, реально аж упал на пол и там отплевывался. Затопил печь, подумал – и оставил ворота приоткрытыми. Мало ли. Выгнал котов на улицу, набросав им и Мухтару побольше еды, и опять бухнулся под гору одеял. Конечно, привязался, как без этого. Выпил остатки микстуры – и, наверное, от нее нахватался галлюцинаций, наблюдая, как перетекают трещинки и разводы на стене.
Только на третий день с утра как-то немного вынырнул из полубреда. Горло саднило, но кашель пошел какой-то мокрый, полегче, и голова не болела так сильно. Поел тоже с аппетитом, а потом залаял Мухтар. Выглянул в окно – опа, гость.
Тупой мертвяк протиснулся в ворота и пошел ловить Мухтара. Тот мигом влетел под прицеп, но мертвяк присел и стал его там шарить. Мухтар выскочил, но мертвяк тупо поплелся за ним. Обратно под прицеп – и тот вновь присел… Не, Мухтар, так не пойдет – он же так вечно будет мотаться, а у тебя силы-то не вечные.
Открыл окно, подтянул карабин, прицелился. От грохота первого выстрела чуть не вырвало. Потом, правда, пошло легче, в общем, выстрелом пятым я эту дрянь свалил. Даром что рукой подать было, метров двадцать. Убирать не стал – авось у Мухтара мозгов хватит не жрать…
После еды полегчало еще. Помирать как-то раздумал. Затопил печь и наготовил еще пожрать – проснулся аппетит. Заварил побольше чая – пить хотелось зверски. Вот – уже совсем хорошо… Ну то есть по сравнению даже с тем, как утром, – хорошо.
Не, на самом-то деле я сначала вообще в панику впал. Судя по тому, что пистолет валялся на полу рядом с моим лежбищем, – думал и нехорошее. Ну да, сначала я подумал, что это меня хищник когтем задел, когда выбил автомат. Потом, конечно, понял. Автомат-то я держал за цевье левой. Но ударил он справа, да и по стволу. Так что на тыльной стороне никак не могло быть царапины – да и вон на этой фитюльке с раструбом на конце ствола краска содрана – вот это он. А то, что у меня, – это, скорее всего, осколок от гранаты. Я присел-то когда – на уровне пола голова была, руками прикрыл, – и, судя по направлению царапины, как раз осколком и прилетело. И зажило легко и быстро. Под вечер я даже так раздухарился, что и, худо-бедно, перчатку зашил.
