Анна-Мария вздохнула.
— В таком случае мы арестуем тебя по подозрению в незаконной угрозе, — сказала она, — и отвезем в участок.
Юноша поднял глаза к небу, растрепанные черные волосы падали ему на лицо.
— Везите, — ответил он.
~~~
— Не понимаю, как с ним еще говорить? — недоумевала Анна-Мария.
Беньямин Викстрём сидел в комнате для допросов номер один. По дороге в участок он не вымолвил ни слова. Инспекторы Мелла и Стольнакке взяли себе в буфете по чашечке кофе и кока-колу для задержанного. Навстречу им по коридору бежал прокурор Альф Бьёрнфут.
— Кого вы привезли? — кричал он, задыхаясь.
Они изложили ему суть дела.
— Ему пятнадцать, — заметил прокурор, — с ним должен быть его опекун или кто-нибудь из родителей. Мать здесь?
Свен-Эрик и Анна-Мария обменялись взглядами.
— Привезите ее сюда, — распорядился Бьёрнфут. — Дайте парню поесть, если он захочет, и позвоните в социальную службу, они тоже должны прислать своего представителя. А потом позовете меня.
С этими словами прокурор исчез.
— Только не она! — взмолилась Анна-Мария.
— Я съезжу за Кристин Викстрём, — успокоил коллегу Свен-Эрик.
Через час они снова собрались в комнате для допросов. Свен-Эрик и Анна-Мария сели по одну сторону стола, Беньямин Викстрём по другую, слева чиновник из социальной службы, справа заплаканная Кристин Викстрём.
— Ты послал этот рисунок Мильдред Нильссон? — спросил Свен-Эрик. — Скоро мы получим результаты исследования отпечатков пальцев, поэтому, если это сделал ты, лучше признаться сразу.
Беньямин Викстрём упрямо молчал.
— Боже мой! — запричитала Кристин. — Как ты мог такое сделать, Беньямин? Разве это поступок здорового человека?
Мускулы лица юноши напряглись. Он уставился в стол, прижав руки к телу.
— Думаю, нам нужно сделать перерыв, — сказал секретарь социальной службы и положил руку на плечо Кристин.
Свен-Эрик кивнул, выключил магнитофон и вышел за дверь вместе с фру Викстрём и секретарем.
— Почему ты не хочешь с нами побеседовать? — спросила Анна-Мария Беньямина, оставшись с ним наедине.
— Потому что вы ничего не поймете, — ответил юноша. — Вы совершенно ничего не понимаете.
— То же любит повторять мой сын, он твой ровесник, — заметила инспектор Мелла. — Ты знал Мильдред?
— Это не она здесь нарисована. Вы что, не видите? Это автопортрет.
Анна-Мария пригляделась. До сих пор она не сомневалась, что это Нильссон, но рисунок действительно изображал человека с длинными черными волосами.
— Ты ведь дружил с ней, так? — продолжала Анна-Мария. — И поэтому собирал вырезки со статьями о ее смерти?
— Она понимала, — шептал Беньямин. — Она все понимала.
Из-под черной завесы волос блеснули слезы, несколько капель упало на стол.
Беньямин вспомнил, как однажды сидел с Мильдред в ее кабинете в приходском доме. Она пригласила его на чашку чая с таволгой и медом. Таволгу дала ей одна женщина из «Магдалины», которая сама ее собирала и высушивала. Они шутили, что чай пахнет пометом.
Беньямин познакомился с Нильссон через одного из своих приятелей, который был ее конфирмантом.
На столе лежала книга под названием «Ворота», Мильдред как раз читала ее.
— И что ты обо всем этом думаешь? — спросил Беньямин.
Книга была толстой. Слишком много английского текста и цветных иллюстраций.
Речь в ней шла о воротах в еще не созданный мир, который человеку предстоит придумать самому. Автор призывал читателя обустроить свой дом в вечности, опираясь на воображение и ритуалы. Он утверждал, что путь туда лежит через самоубийство, индивидуальное или коллективное. Весной девяносто восьмого года четверо подростков покончили с собой. Их родители подали на английского издателя в суд.
— Мне нравится эта идея, — ответила Мильдред.
А потом она слушала Беньямина и протягивала ему платок, если он плакал, что нередко случалось во время их бесед.
Он рассказывал об отце, и это была своего рода месть, ведь Стефан Викстрём не любил Мильдред.
— Он ненавидит меня, — жаловался Беньямин. — Но даже если я остригу волосы и надену обычную рубашку со всем тем, что полагается, и стану пай-мальчиком и председателем школьного совета, он и тогда не переменит своего мнения обо мне. Я знаю.
Тут в дверь постучали, и у Мильдред на лбу появилась беспокойная морщинка.
В кабинет вошел Стефан Викстрём. В тот день у него был выходной.
— Так вот ты где! — обратился он к Беньямину. — Сейчас же бери свою куртку и садись в машину!
— А тебя я попрошу не вмешиваться в мою семейную жизнь, — обратился Викстрём к Мильдред. — Мой сын стал хуже учиться. Меня тошнит от того, как он одевается. Он позорит свою семью, как только может, а ты, насколько я понимаю, наставляешь его в этом. Приглашаешь на чай, в то время как он должен быть в школе. — Викстрём постучал по ручным часам. — Ты слышал, что я сказал? — повернулся он к сыну. — Бери куртку и марш в машину! Сейчас у тебя по расписанию урок шведского языка, я отвезу тебя. Ты довел свою мать до слез. Звонил классный руководитель и спрашивал, где ты. Ты хочешь, чтобы мама заболела? Ты этого хочешь?
— Иногда Беньямину надо выговориться, — сказала Мильдред, — иногда…
— На это у него есть родители, — оборвал ее Викстрём.
— Вот как! — подал голос Беньямин. — Но ведь ты отказываешься говорить со мной. Вчера, когда я спросил тебя, можно ли мне поехать вместе с семьей Кевина в приграничную зону, что ты ответил мне? «Остриги волосы, оденься как нормальный человек — тогда и поговорим». Так?
Беньямин поднялся и взял свою куртку.
— Я поеду в школу на велосипеде, не хочу, чтобы ты подвозил меня. — С этими словами юноша выбежал из комнаты.
— Это ты во всем виновата. — Стефан повернулся к Мильдред, которая все еще держала в руках чашку с травяным чаем.
— Мне жаль тебя, Стефан, — ответила она. — Тебе, наверное, очень одиноко.
~~~
— Мы отпускаем его, — сказала Анна-Мария прокурору и коллегам.
