молодой черный пес Тур. Правда, Дик, возвращаясь после прогулок с хозяином, наводил порядок, ставил Тура на место. Дик пока был полон сил и мог поспорить с Туром. До участи Джека ему было еще далеко. Но бороться за власть не хотелось, и сама эта власть казалась ему сейчас ненужной. Дик целыми часами готов был лежать у ног Петра Даниловича и слушать его негромкий хрипловатый голос.
Петр Данилович, выкурив одну трубку, долго и старательно выколачивал ее о каблук, выковыривал пепел щепочкой, затем набивал трубку свежим табаком, уминал большим пальцем, раскуривал, весь окутавшись крепким пахучим дымом, запах которого Дику нравился все больше. Хозяин почесывал у Дика между ушами и, посасывая трубку, отчего в ней булькало и хрипело, продолжал:
— Но надежды на смену в этом году, брат, зыбки. Так что позимуем еще мы с тобой. Снежок ляжет, на охоту съездим. А что? Волосы рвать на голове — не поможет. Вылезти на сопку и «караул!» закричать — никто не услышит. Придется ждать… А она, брат, ждать не хочет. Писем-то пришло от нее всего несколько штук. А в прошлом году — пачка целая!
Помолчав, побулькав и похрипев трубкой, Петр Данилович говорил:
— Но и ее понять можно — она ждала меня. А ей вместо мужа телеграмма из управления должна прийти, что ввиду сложившихся обстоятельств я задерживаюсь на станции… Я ей даже письма не послал. Те, что зимой писал, здесь остались. В чемодан положил, думал, приеду, будем распечатывать и читать их вместе. А потом, как закрутилось все это, я и забыл про них. Ребята, правда, обещали заехать домой, рассказать, но разве этим ее утешишь? Она, понимаешь, пишет, что уже на улицу перестала с дочкой выходить, так как Аленка спрашивает, где папа, почему все дети с папами гуляют, а она без. А там еще теща подзуживает: вот-де выбрала себе муженька — годами где-то пропадает. Ни вдова, ни мужняя жена… Свихнуться, брат, запросто можно. Город — это тебе не Арктика, соблазнов много, а для молодой женщины особенно. Только на улицу выйдет, уже какой-нибудь хахаль пристраивается.
Петр Данилович замолкал, переставал даже сосать свою трубку. Дик задремывал рядом с ним и просыпался от того, что хозяин начинал выколачивать трубку о каблук.
Короткое арктическое лето стремительно шло на убыль. Быстро отцвели и успели дать семена цветы, пожухла трава, в ней обозначились тропы, пробитые леммингами. Совсем коротким стал день. Если раньше Петр Данилович возвращался с берега океана засветло, то сейчас непроглядная тьма часто заставала его и Дика там. Очнется хозяин от своих нелегких дум, его четвероногий спутник от чуткого полусна, а кругом — хоть глаз коли.
— Ну что ж, пойдем, брат! — скажет Петр Данилович, вставая. — Еще день прошел, а угольщика нет.
Надежда на то, что на транспорте с топливом прибудет новый начальник полярной станции, растаяла в один из последних августовских дней. Капитан транспорта, доставившего зимовщикам топливо, ничего даже не слыхал о сменщике Севрина. Да и немудрено: ведь угольщик ушел из порта до того, как туда прибыл пароход, на котором увезли внезапно заболевшего сменщика.
Петр Данилович, честно говоря, ожидал такого исхода и поэтому встретил его внешне спокойно. Отдал письмо капитану, в котором рассказывал жене, что случилось, ободрял ее, умолял набраться выдержки еще на одну зиму. Письма со своими первыми впечатлениями отправили с угольщиком и новые зимовщики. Теперь никакой почты не будет почти год. Вновь прибывшие не представляли еще, как он длинен!
— Будем, брат, готовиться к зиме, — сказал через несколько дней Петр Данилович Дику, потрепав его по загривку. Сказал и направился за дом, где стояли прислоненные к стене крепко привязанные к скобам старые нарты. Несколько тонн угля были перенесены поближе к домику, ссыпаны под навес, бочки с соляром и маслом уложены в штабель неподалеку от электростанции. Можно было подумать и о подготовке к охотничьему сезону.
Дик все мгновенно понял и побежал наводить порядок среди своих подчиненных. Чтобы тянуть нарту, собачья упряжка должна действовать согласованно. Конечно, Петр Данилович отберет нужных ему собак, будет заниматься с ними перед поездкой в тундру. Но ему, вожаку, тоже надо подготовить всех к этой работе.
Зима наступила внезапно. Еще вчера кругом была грязь, остров лежал посреди океана черной мокрой лепешкой, вокруг которой белело ожерелье ледяного припая. А утром все проснулись под завывание ветра. Косо, под острым углом к земле, пролетали снежинки.
С подветренной стороны за домом, складом и баней уже образовались продолговатые сугробы.
Севрин, первый выйдя из дома, чтобы проверить приборы, установленные на метеоплощадке, чуть не упал, наткнувшись на сгрудившихся под дверью собак.
Дик бросился к нему, сунулся холодным мокрым носом в ладонь, затем в полу его меховой шубы.
— Ну что, Дикарь, холода испугался? — провел ладонью по собачьей морде Петр Данилович. — А еще ветеран! Мне бы простительно было: только третью зиму здесь встречаю…
Севрин, когда был в хорошем расположении духа, называл Дика Дикарем, полагая, что эта его нерусская кличка — Дик — произошла от сокращения понятного и простого слова «дикарь». Дик давно привык к тому, что его то называют коротко и властно, словно хлестнув бичом, — и тогда надо собраться в комок, бежать, догонять кого-то, либо прекратить драку с собаками, либо покинуть теплую комнату, то вот так длинно — Дикарь. Правда, так его называл только Петр Данилович. И в этом удлинении обычной клички Дику чудилась ласка. Прикрыв на мгновение глаза, он вспоминал полузабытые картины своего детства: мать вылизывает ему шерстку своим теплым шершавым языком, а он урчит от удовольствия. И мать отвечает ему ласковым нутряным рыком, и рык этот чем-то напоминает вот это самое длинное слово — «дикарь».
Петр Данилович поплотнее запахнул шубу и направился на метеоплощадку. До нее было недалеко, всего только и требовалось, что пересечь ложбину. Но как раз здесь дуло с невероятной силой, Севрин крепко держался за натянутый между домиком и ограждением площадки канат. Ветер сбивал с йог, пытался оторвать человека от каната, увлечь его за собой и сбросить в океан. Дик шел шаг в шаг с хозяином, держась зубами за полу его шубы.
— Что-то в этом году зима круто берет! — сказал Петр Данилович, сделав у столба остановку, обхватив его руками, чтобы передохнуть. — Такой ураганный ветер впервые за два года. Пли, может, на твоей памяти было уже подобное?
Дик стоял, прижавшись всем телом к ногам Севрина, спрятав голову за отвернувшуюся полу шубы.
Буря бесновалась несколько дней. А когда утихла, остров оказался укутанным как бы в толстое пуховое одеяло. Все ложбины сровняло, жилой дом, электростанцию, баню и склад засыпало снегом под самые стрехи.
Люди прокопали тропы от домика к метеоплощадке и подсобным помещениям, натянули дополнительные канаты. Какая бы ни стояла погода, а заведенный порядок нарушаться не должен: необходимо вести наблюдения, заготавливать снег, варить пищу, держать связь с Большой землей. Снег в Арктике — это и тепло, и вода.
Брусками снега набивают железные бочки для воды, которую потом заливают в отопительный паровой котел, употребляют для приготовления пищи, пьют. Заготавливать снег не так уж и просто: силой ветра мелкие колючие кристаллики прижимает друг к другу так плотно, что по трехметровой высоты сугробу спокойно могут ходить, не рискуя провалиться, не только люди, но и белые медведи. Полярники приспособились из спрессовавшихся сугробов выпиливать обычной пилой-ножовкой аккуратные бруски, складывая их штабелями у стен своего жилья, как в средней полосе России обычно складывают на зиму дрова.
Все собаки с наступлением зимы обленились, ожирели, так как двигались мало, почти все время спали, укрывшись от стужи и ветра в тамбуре бани или под складом. И только Дик оставался прежним. Он ни на шаг не отставал от Севрина, всюду сопровождал его.
А дел у Петра Даниловича немало. Буря не буря, мороз не мороз, а каждый день он должен всюду побывать, все сам проверить. Ему и о наблюдениях надо думать, и о питании людей, и о том, как их помыть, если баню занесло вместе с трубой.
Порядки на острове Петр Данилович установил строгие: спиртное не пить (весь запас, привезенный с
