будет стоять во главе всех других партий».
В берлинском руководстве СЕПГ настроения были далеко не так оптимистичны. Так как мы часто совещались с Вальдемаром Шмидтом, я мог создать себе не прикрашенную общую картину. Кроме того, в течение нескольких недель до выборов я много разъезжал, посещал в западных секторах рестораны и кафе, слушал разговоры. Я был потрясен. Какая разница между моими личными впечатлениями и тем оптимизмом, который царил в «Доме единства»! Во время одного товарищеского вечера с ответственными партработниками кто?то предложил:
— Давайте проверим, насколько верно мы расцениваем положение. А что, если каждый из нас на записочке обозначит в процентах будущие результаты выборов?
Записанные мною числа вызвали всеобщее удивление: Я наметил: СДПГ – 30%, СЕПГ – 30%, ХДС — 25°/о, ЛДП -15%. Из всех предсказаний о СЕПГ мое было самое пессимистическое и все же, как обнаружила действительность, оно было слишком оптимистичным.
В ночь с 20 на 21 октября я провел в редакции «Нейес Дейчланд». Сюда стекались все сообщения, и мы могли сразу же определить положение.
В ожидании большой победы на выборах, перед зданием, где помещалась редакция, были установлены громкоговорители, чтобы сообщать собравшимся на улице людям результаты выборов.
Первые результаты в некоторых «домах для престарелых» и больницах в восточном секторе были для нас довольно ободряющими. Среднее число находилось около предсказанных мною 30°/о для СЕПГ. Затем начала приходить одна печальная весть за другой. Наши лица вытягивались все больше. Диктор, который должен был сообщать о результатах выборов, рвал на себе волосы. В отчаянии выискивал он из поступающих сведений самые выгодные для СЕПГ. Он пробовал спасти положение тем, что все время повторял первые результаты выборов из больниц и «домов для престарелых». Но когда протестующие крики с улицы: «Это мы уже слышали! Мы хотим получать новые сведения!» — становились все сильнее, он совсем растерялся.
— Довольно! — сказал один из руководящих членов редакции. — Прекрати эту дурацкую передачу!
Мы все еще старались себя успокоить.
— Большие рабочие районы Фридрихсгейм, Веддинг, Лихтенберг, Нейкёльн вытянут нас опять, — сказал один.
Но я этому больше не верил. Каждые четверть часа положение становилось все хуже и хуже.
Первые итоги донесений показали катастрофическое положение СЕПГ и огромную победу партии, которую мы за шесть месяцев до того называли «Целендорфским больничным клубом», а в последние недели «остатки СДПГ».
Леке Энде, тогдашний главный редактор «Нейес Дейчланд», стонал:
— Я должен к завтрашнему утру написать передовицу. Что же мне писать?
Он оглядывался в поисках помощи.
— Напиши: все посыпалось, — сказал кто?то с юмором висельника.
— Нет, серьезно, я должен же завтра это обосновать! Между тем окончательно выяснилось, что «остатки СДПГ» стали сильнейшей партией Берлина. В комнате редакции становилось все тише. Сообщения, поступавшие от телеграфных агентств, молча передавались из рук в руки. Молчание нарушалось только безнадежными возгласами Лекса Энде:
— Что же мне писать?!?
Я не дождался окончательных результатов и уехал в райком партии в Панков. Несколько ответственных партработников района собралось у радиоаппарата. Дружески, но почти без слов поздоровались они со мной. Многие работники аппарата ЦК жили тогда в Панкове, но я был единственным, пришедшим к ним в этот вечер. Радио как раз опять передавало сведения об общих результатах выборов по всем районам Берлина. СЕПГ находилась на третьем месте,
— Даже позади ХДС! — шепнул кто?то.
Остальные молчали.
В ранний утренний час мы услышали окончательный результат. Социал–демократическая партия получила 48,7%, Христианско–демократический союз — 22,1%, СЕПГ — 19,8°/о, Либерально– демократическая партия — 9,4% всех поданных голосов.
Причина поражения была мне, как и многим другим партработникам, вполне ясна. В народе нас называли «Русская партия». Хотя мы теоретически и выработали тезис об особом немецком пути к социализму, но это было известно и понятно только небольшому кругу населения. На практике мы поддерживали и защищали все мероприятия советских оккупационных властей. Мы получали от них бумагу, автомашины, дома и добавочные продуктовые пайки. Наши руководители жили в больших особняках и в виллах, оторванные от всего населения, охранялись солдатами Советской армии, и ездили на автомобилях, имеющих частично советские опознавательные знаки.
Результат выборов был логическим следствием нашей зависимости от советских оккупационных властей. Жители Берлина голосовали против нас не потому, что мы были за социализм, — так говорил я себе, — они голосовали также не против жертвенных членов и руководящих работников, сделавших все, что было в их силах, чтобы облегчить участь населения. Они голосовали против нас потому, что они видели в нас, увы, не без основания, — партию, зависящую от Советского Союза.
Теперь нас могло спасти только одно: мы должны были отмежеваться от советских оккупационных властей, открыто выразить желание стать отныне независимой немецкой социалистической партией.
Может быть, так надеялся я в ту ночь, это поражение на выборах 20 октября приведет наконец к такому шагу, и таким образом, в конце концов, все же обернется в положительную сторону. Я надеялся, что теперь партийное руководство открыто признает причины поражения и сделает соответствующие выводы.
22 октября 1946 года в утреннем выпуске «Нейес Дейчланд» красовался заголовок: «Большая победа СЕПГ в зоне». После сообщения о результатах выборов в зоне (они были преувеличены) следовало наконец то, чего в это утро все читатели с нетерпением ждали: комментарии к выборам в Берлине.
«Общий результат берлинских выборов… отражает политические колебания большой части мелкобуржуазных слоев… Политический смысл берлинских выборов не выразился с достаточной ясностью. Решение, принятое не в пользу Социалистической единой партии Германии произошло не вследствие отрицательного отношения к политическим и хозяйственным требованиям, а также к проведенным работам по восстановлению, но в результате длящейся уже неделями борьбы реакционной прессы против СЕПГ, пользовавшейся демагогическими аргументами, которые не затрагивали главных политических точек зрения».
Ни одного слова о том, что не только «мелкобуржуазные избиратели», но и абсолютное большинство берлинских промышленных рабочих голосовали против СЕПГ и за СДПГ, никакого объяснения, почему западная пресса могла иметь такое решающее влияние, ни малейшего намека на то, что это поражение произошло из?за тесной связи СЕПГ с Советским Союзом и с советскими оккупационными властями.
В сильном разочаровании, почти придя в отчаяние, я отложил центральный орган моей партии. Я знал, что главный редактор, мой друг Лекс Энде[17], которого я очень ценил, не мог ничего сделать. Он выразил в своей статье только то, что ему было приказано свыше. И в официальном заявлении партийного руководства по поводу выбо–ров — ни ситуация не была проанализирована, ни настоящая причина не была освещена.
Несколькими днями позже я был приглашен одним высокопоставленным офицером политического управления советской военной администрации. Он принадлежал к тем политическим работникам, которые уже во время войны были тщательно обучены. Я с ним познакомился в начале мая 1945 года в Брухмюле. Прошло всего несколько дней после поражения в Берлине, а он говорил о нем с таким спокойствием и равнодушием, будто дело шло о давно проигранной игре.
— Я последние дни анализировал и обдумывал результаты выборов, — бросил он мне небрежным тоном. — Они в высшей степени интересны.
Я не знал, что могу на это сказать, и молчал, думая, что он скажет что?либо о политике СЕПГ. Вместо этого я услыхал нечто совсем иное.
— Знаете, товарищ Леонгард, к настоящему, окончательному анализу политического настроения в
