Когда я, как докладчик, приезжал в Берлинскую краевую партшколу и в Бранденбургскую краевую партшколу во дворце Шмервиц, я чувствовал каждый раз повышение политического уровня учащихся партийцев.
Так создавала себе СЕПГ, шаг за шагом, не поддаваясь влиянию неудач и поражений на выборах, упорно и терпеливо, партийный кадр из политически обученных и преданных работников.
С каким бы рвением я ни отдавался учебной работе и как бы ни радовался успехам в этой области, но мои сомнения в правильности политики СЕПГ после поражения на выборах 20 октября 1946 года в Берлине становились все сильнее и сильнее. Мы не вступили на путь большей самостоятельности, наоборот, мы шли противоположным путем: связь с Советским Союзом и с советской оккупационной властью становилась все теснее.
7 ноября 1946 года состоялось большое празднество СЕПГ по случаю советского государственного праздника. В отличие от 1945 года впервые были полностью опубликованы речи советских вождей, произнесенные по этому поводу.
5 декабря 1946 года был торжественно, почти в подобострастном тоне, отмечен день советской Конституции, а 21 декабря, в день рождения Сталина (67 лет), появилась длинная статья Вильгельма Пика, в которой между прочим, было написано: «Гениальная дальновидность великого вождя Советского Союза указала и немецкому народу его путь».
В середине января 1947 года был сделан еще один шаг. Маршал Соколовский и его заместители, а также руководитель Политического управления полковник Тюльпанов, пригласили вождей СЕПГ Пика, Гротеволя, Ульбрихта и Фехнера на совещание. 16 января был опубликован результат его: «На просьбу Социалистической единой партии Германии об окончательном прекращении демонтажа было дано согласие. После того, как демонтирована военная промышленность, дальнейшего демонтажа производиться больше не будет».
Как ни радостно нам было услышать это обещание (позже выяснилось, что оно не было сдержано), но мне и некоторым другим партработникам казался сомнительным тот факт, что наше партийное руководство еще сильнее подчеркнуло свою тесную связь с оккупационной властью своим низкопоклонным благодарственным письмом.
Последовало официальное благодарственное заявление от Вильгельма Пика, затем от Ульбрихта, а под конец еще общая благодарность от всего партийного управления СЕПГ в адрес советской оккупационной власти.
— Я рад окончанию демонтажа, но я не знаю, хорощо ли это для нашей партии, выставлять себя напоказ как помесь просителей и составителей благодарственных посланий. — сказал мне один партработник.
— Надо надеяться, что мы это сделали в первый и в последний раз, — ответил я ему.
Хотя это и было в первый раз, но ни в коем случае не в последний. Напротив, эта форма стала обычной. В конце января 1947 года руководители Объединения свободных немецких профсоюзов (FDGB) были у Соколовского. Затем были исполнены некоторые их просьбы и снова последовали подобострастные благодарности. Потом подошла очередь руководителей Союза свободной немецкой молодежи (FDJ). Под конец даже небольшие улучшения в снабжении овощами по соглашению и общим договорам радостно приветствовались и вызывали со стороны СЕПГ письма, полные благодарностей.
Все растущая связь с Советским Союзом и с советской оккупационной властью отчетливо проявлялась и в других областях. Весной 1947 года руководство СЕПГ отказалось от своего самостоятельного мнения относительно немецкой восточной границы. В противоречии с официальной позицией перед выборами в ландтаги в октябре 1946 года, Франц Далем заявил теперь по поручению правления СЕПГ:
«Потеря восточных областей — тяжелый удар для немецкого народа, но жизнь должна идти дальше»[18].
Наш тезис об особом пути к социализму все еще был официальной партийной линией, но разве он не был уничтожен прославлением Сталина, приветственными телеграммами и всякими пожеланиями счастья советскому правительству просьбами, договорами, благодарностями в адрес советской администрации, отказом от своего собственного мнения в вопросе о восточной границе?
Мои сомнения все усиливались.
Через несколько недель высшие партийные работники — да и не только они одни — пережили большое волнение. Темой дня была так называемая Мюнхенская конференция. По приглашению главы баварского правительства в начале июня 1947 года должна была состояться конференция председателей советов министров всех немецких земель. Были приглашены также председатели советов министров из земель, лежащих в советской зоне. Вскоре последовал официальный ответ из советской зоны: конференция должна бы состояться не в Мюнхене, а в Берлине, и к ней надо привлечь еще представителей партий и профсоюзов. Со стороны Запада это было отклонено. Мнения в партийных кругах СЕПГ были различны.
— Совершенно все равно, где произойдет конференция и с кем; главное, чтобы она состоялась. Мы должны непременно послать туда наших людей, — говорили одни. К ним принадлежал и я.
— Если они не принимают наших требований, то нечего нам туда ехать, — возражали другие.
С нетерпением мы ждали, каков будет ответ руководства партии. Я был очень рад сообщению, что восточная делегация в составе д–ра Фридрихса (Саксония), д–ра Гюбенера (Саксония–Ангальт), Гёкера (Мекленбург), д–ра Пауля (Тюрингия) и д–ра Штейнгофа (Бранденбург) поедет на конференцию. Но моя радость несколько остыла, когда я узнал, что вместо заболевшего председателя Совета министров Саксонии д–ра Фридрихса для поездки в Мюнхен был намечен его заместитель Курт Фишер. Я знал Фишера по Москве. Если Фишер когда?нибудь будет иметь в руках власть, я бы не хотел попасть к нему в подчинение», — думал я тогда. Болезнь д–ра Фридрихса в такой момент показалась мне странной, а назначение Фишера, который без сомнения должен был быть чем?то вроде контролера, не предвещало по–моему ничего хорошего.
Через два дня конференция провалилась.
В центральном органе СЕПГ появилась статья под заголовком: «Бесцеремонность по отношению ко всем немцам в восточной зоне». Оказалось, что представители советской зоны поехали в Мюнхен с твердой директивой. Непосредственно после начала конференции они внесли предложение, чтобы первым пунктом повестки дня стоял вопрос об образовании Германского центрального управления путем соглашения между демократическими партиями и профсоюзами с создания единого германского государства. Это было отклонено представителями западных зон Германии. В ответ на это делегация советской зоны покинула конференции и вернулась в Берлин ни с чем.
Возвращение председателей советов министров земель советской зоны было обосновано тем, что «устроители конференции, злоупотребляя хозяйственной нуждой германского народа хотели добиться своих темных федералистских целей. Для этих враждебных народу махинаций они хотели использовать и представителей восточной зоны».
Прекрасная возможность путем общей конференции председателей советов министров западных зон и советской зоны придти к соглашению была упущена.
В этот же день я пошел в «Дом единства».
— Я вообще больше ничего не понимаю, — сказал мне один сотрудник. — Реальная возможность объединения Германии упущена. А Ульбрихт радуется, как никогда. Он и некоторые другие партработники говорят о большой победе. Можно подумать, что они радуются тому, что конференция провалилась.
Это предположение оправдалось через несколько минут. Я встретил Гиптнера, которого я знал еще со времен «группы Ульбрихта». Он был теперь секретарем Центрального секретариата. Он сиял.
— Это мы хорошо проделали. Это счастье, что так случилось. Но перед этим были некоторые затруднения в Центральном секретариате.
— Затруднения?
— Мы же сначала совсем не хотели ехать, но социал–демократы и некоторые из наших настаивали. Тогда решили выбрать такой путь: мы показали добрую волю, но одновременно эта конференция не состоялась.
Я промолчал. Гиптнер же продолжал с воодушевлением:
