Приехав на место, они стали ставить лагерь. Это было само по себе непросто — надо было накормить десятки тысяч человек. Фуражиры отправились в город, на рынок, скупая скот, который для такого случая согнали со всех уголков страны, привезли даже из Эфиопии. Из машин — разгружали громадные казаны, в них высыпали мешки риса и специй, варили рис и кукурузу на воде, взятой из местных источников: то, что в эти источники так же впадала канализация никого не волновало, в этой части Африки давно ставили пиво на верблюжьих испражнениях, потому что не было солода[3]. В спешно выкопанных земляных печах делали лепешки, ревели верблюды — для сомалийца-мужчины это лучший подарок. Ну и автомат, естественно…
А примерно в это же самое время — в международном карго-аэропорту, который не в самом Могадишо, а в пятидесяти километрах южнее — совершил посадку военно-транспортный Юнкерс-400, по документам — с грузом риса. Иногда так фрахтовали самолеты, даже военные. Но самолет этот — встречали представители посольства Священной Римской Империи и так и не разгрузили…
— Докладывайте, фон Осецки … — сказал начальник второго отдела четвертого управления гестапо доктор Курт Зайдлер когда германский кортеж летел по недавно отремонтированной трассе до Могадишо со скоростью сто сорок километров в час.
— Особо нечего докладывать, герр Зайдлер — прусский аристократ фон Осецки имел солидное лобби как в МИДе так и в РСХА, поэтому представителя Берлина в чине рейхскриминальдиректора не боялся совершенно — генералиссимус сидит на вилле, жрет в три глотки, трахает малолеток и больше ничем не занимается. Его сын взял на себя всю текучку, но претензии на власть пока не предъявляет — если предъявит, старейшины клана запросто покажут ему его место, здесь все еще живут по дикарским законам. Итальянцы развесили эти свои флаги и задирают нос — они ведь теперь римляне. Но дальше побережья не суются, дальше, чем тридцать километров от побережья — это уже глушь, белых днем с огнем не найдешь. Если только старые поселенцы, которые и на белых то не похожи. В столице тихо, навели определенный порядок — теперь город поделен между представителями кланов, родственных Генералиссимусу, каждый из них содержит собственную милицию и взимает поборы с живущих — этакий феодализм по-сомалийски. Ну и… иногда собираются и устраивают набеги вглубь собственной страны. В основном, на деревни, где исповедуют не тот вариант ислама, какой предписано исповедовать.
— Криминальная активность?
Фон Осецки вздохнул.
— К сожалению не снизилась. Ночью на улицу не выйти. Правда, тех, кто попадается, показательно казнят, но это мало кого впечатляет. Жизнь здесь стоит дешево, экселленц, очень дешево.
— Британское влияние?
Фон Осецки рассмеялся.
— Вы шутите, экселленц? Когда старый Трипп выходит немного прогуляться — его совершенно не донимает мошкара. Она просто не выдерживает исходящего от него амбре. Здесь на британцев смотрят как на придурков.
Зайдлер вздохнул.
— Кто у вас отвечает за первый сектор?
— Наухман, — настороженно ответил Фон Осецки, — а что?
— Выгоните его отсюда. Сегодня же. Отправьте его в распоряжение шестого управления, в Берлин — а доктор Ирлмайер с ним разберется, с бездельником.
— В чем дело? — спросил фон Осецки.
— А вот в чем.
Из кейса Зайдлер достал опечатанный сургучом пакет, плюхнул на колени послу.
— Вскрывайте, вскрывайте.
Фон Осецки сломал сургуч. Посмотрел на снимки.
— Вот свинья… где это?
— В порту, вестимо. С такими как Наухман — мы не только не приобретем новых зон влияния. Но и старые растеряем. Еще немного — и эта страна как спелый плод сорвется в руки австро-венграм и англичанам. На этом судне был генерал Анте Младенович — знаете такого…
— Еще бы… вот предатели. Сукины дети!
Зайдлер успокаивающе похлопал молодого посла, чей нынешний пост был только карьерным трамплином на пути в Берлин по плечу.
— Не расстраивайтесь так, мой молодой друг. Для этого мы и сидим в Берлине — чтоб проконтролировать то, что нужно проконтролировать, подсказать, не дать мелким ошибкам превратиться в непоправимые. И здесь все еще можно поправить. Просто не нужно ничего скрывать от нас, хорошо?
— Хорошо — сказал посол, глядя в глаза гестаповцу — я все понял. Что от меня требуется?
— Пока только устроить встречу с молодым вождем. Только и всего, друг мой. Только и всего…
Конвой замедлял ход — по обе стороны уже летели виллы пригородов Могадишо. Сейчас они не стоили и десятой части того, что двадцать лет назад.
Праздновать начали еще при свете дня…
Все было примерно так, как было и тысячу лет назад. Верблюды, длинные столы, ломящиеся от еды, горящие костры, в которые кто-то, перебравший пива и ката уже успел упасть, крики, славословия в адрес именинника. В основном авторитетные боевики и главы родов были в примитивной одежде скотоводов — кочевников. Она очень примитивная — короткая юбка, кожаный ремень, что-то вроде римской туники, но намного короче — это на верхнюю часть тела, плюс шапочка, похожая на ту, какую используют евреи. То тут то там — затевались дикие танцы, кто-то кидал копье, рискуя попасть в своего соплеменника. На одной машине было звукоусилительное оборудование, кто-то врубил его на полную мощность. Играла какая-то простенькая, бессмысленная, на несколько аккордов, лишая последних остатков мозгов тех, у кого они еще оставались. Несколько боевиков затеяли импровизированную гонку на верблюдах, которую пришлось прекратить, потому что верблюд на полном ходу врезался в толпу болельщиков. Все это напоминало смесь традиционных африканских танцев, римских сатурналий и 'дня дурака', который праздновался в некоторых европейских городах. Никакой нормальной охраны не было… это было так просто, что даже не верилось.
Как не верилось и в то, что здесь когда-то была одна из житниц Римской Империи, величайшей из всех, какие знало человечество. Разгромленных храмы эпохи цезарей — остались свидетельствами того, как цивилизация может пасть под ударами варварства…
Паломник лежал в одном из таких храмов, в развалинах. Перед ним — стояла винтовка Барретта с термооптическим прицелом и глушителем, та самая, из которой его пытались убить неизвестные несколько лет тому назад. Заложенная в тайник — она дождалась своего нового хозяина и теперь была готова к действию.
Паломник же — сосредоточенно высчитывал поправку. Плюсом было то, что ему не приходилось делать это на скорую руку, времени хватало. Все остальное было минусами. Долгая отсидка в лагере, за время которой он не сделал ни единого выстрела, около двух километров расстояние до цели, на пределе видимости термооптики, почти незнакомая винтовка, которая несколько лет пролежала в земле, сама по
