На второй панели менялось направление процесса, менялось назначение скважин. Скважина, по которой поднимался полученный газ, должна была принимать теперь дутье. А другая скважина, служившая дутьевой, наоборот, служила теперь для отвода газа. Ответственная операция, которую можно осуществить только игрой задвижек. Одни открыть, другие закрыть; одни раньше, другие позже. Скважины надо продуть, подготовить, заново пустить и кислород и пар или воду. Игра такая, что во всех инструкциях указан строжайший порядок с неизменным предупреждением: «В целях избежания взрыва…»
Вот почему старший электрик, оставив гостей, присоединился к диспетчеру, и оба они принялись орудовать за пультом. Пришел и главный инженер. Реверс!
Мартьянов расстелил перед собой схему. То глядя на нее, то на манипуляции за диспетчерским пультом, он пытался проследить, что же тут происходит. И как она работает — телемеханика?
А диспетчер был чем-то встревожен и яростно шипел:
— Ну вот, теперь шестая! Не разберешь, что с ней.
— Барахлит сегодня, барахлит… — бормотал старший электрик, постукивая легонько ногтем по сигнальной лампочке под номером шесть.
Мартьянов знал цену этому распространенному словечку — «барахлит сегодня». Только ли сегодня? Он проследил пальцем по схеме за цепью номер шесть. И вдруг увидел. Ну да, конечно! Реле и контакты связаны так, что лампочка может показывать «задвижка закрыта», а на самом деле… На самом деле может быть обрыв в цепи. В схеме это не различалось.
Видимо, тут по горькому опыту уже привыкли догадываться. Диспетчер схватился за трубку телефона и стал кричать в нее:
— Алле! Давай скорей! Панель вторая, номер шесть. Закрыть надо! Слышишь, закрыть!
Внизу, на первом этаже, раздался громкий говор, загрохотали шаги, хлопнула дверь, сотрясая легкое здание. И Мартьянов увидел в угловое окно, как с наблюдательной вышки, бегущего в степь человека. Он мчался напрямик, перепрыгивая через трубы.
— Весенний кросс!.. — вырвалось у Вадима.
А потом оказалось, что опять где-то еще барахлит, и опять нужно было звонить туда вниз, в дежурку. И опять выбегали, хлопая дверью. А главный инженер, высунувшись в окно, кричал вдогонку последние указания. Ну, до чего удобные здесь все-таки окна! Телемеханические!
Как напомнило все это Мартьянову первые дни в Центрэнерго! И эта беготня под руководством главного инженера для выяснения на месте…
А что значит все это здесь, в этих условиях? Это значит, что центральный пост теряет нити управления, что подземный процесс угрожает вырваться из рук. Люди бегут вдоль труб по степи, бегут два и три километра, стараясь не опоздать. И человек впопыхах крутит вручную тяжелый штурвал, запирая или открывая задвижку, в то время как внутри, под колпа ком головки, клокочет, урчит и стреляет еле сдерживаемая глухая сила. И если что-нибудь не так, то «всякое бывает», по выражению главного инженера.
Вот оно что значит не предусмотреть в релейной схеме несколько контактов или не заметить какую- нибудь ложную цепь. Да-с, телемеханика…
Мартьянов заметил еще: в проводах может произойти замыкание, а лампочки будут давать сигнал: задвижка в среднем положении. Бедный диспетчер!
— Ну, здесь диспетчер должен маленько соображать. Может такой сигнал быть в данный момент или не может? — сказал неизвестно кому в утешение старший электрик.
— Диспетчер не должен соображать! — запальчиво ответил Мартьянов. — У вас десятки задвижек, десятки лампочек. И вы хотите, чтобы он над каждой раздумывал?
— Это уж не у меня спрашивайте, — вскипел электрик. — Спрашивайте у тех, кто это проектировал.
И тут же отскочил обратно к пульту. Началась следующая серия переключений.
Мартьянов перестал интересоваться показаниями приборов, миганием лампочек, действиями за пультом, криками в окошко… Словно отрешившись от всего, углубился он в рассмотрение схемы, в значки и линии на плотной, хрустящей синьке, простреливая взглядом каждый релейный узел.
Рядышком присел Вадим Карпенко. Он тоже впился в значки и линии, как загипнотизированный, издавая иногда возгласы недоумения и удивления разных оттенков.
Схема, релейная схема разворачивала перед ними всю картину, оживала в действии, говорила на своем условном языке, и, может быть, не меньше того, чем вся эта обстановка.
5
Командировка приятна, между прочим, и тем, что из нее возвращаешься. К себе домой, в Москву, к тому, что ждет тебя в лаборатории.
Ему неизменно казалось: стоит только оставить лабораторию на недельку-другую, как все в ней идет, наверное, не так. Не то чтобы там останавливалось или разлаживалось, а все-таки не так. Он представлял, как без него Володя-теоретик, конечно, увлекается чтением необязательной литературы в ущерб всему обязательному. Верочка Хазанова стала в тупик перед какой-нибудь мелочью. Николай Зубов сидит все также над схемой, в той же позе, как он его оставил, с невозмутимой выносливостью, но если ошибка допущена где-нибудь вначале, то так и будет вести ее до конца с упорством старателя… Каждый как будто занят, но каждый сам по себе — все врозь. И, вернувшись, Мартьянов старался, чтобы все тотчас же почувствовали: он опять здесь, все силы лаборатории собраны, направлены к цели, — все вместе.
Можно было предположить, что, возвратись из «подземной командировки», Мартьянов немедленно накинется на исправление схемы подземгаза. Так, собственно, думал Вадим Карпенко. Здесь подправить, там подладить… И быстро дать какую-то замену тем товарищам на станции, мученикам управления с беготней по степи и криками в окошко. И они, заказчики, будут довольны, и директор доволен, и в наркомате довольны… Все довольны! Вадим всегда готов отозваться, помочь, а главное — поскорее за расстановку деталей, за пробы в макете, за всю эту увлекательную канитель релейных перестроений. Уж таков он, Вадим. Еще немного — и про него, пожалуй, тоже начнут говорить: схемист!
Может быть, Григорий Иванович, став опять во главе своего лабораторного отряда, и поведет его спешно на выполнение важного, неотложного заказа?
Нет, вы еще не знаете Мартьянова!
— Выполнение заказа? — переспросил он вдруг Вадима с ироническим удивлением. — А я-то думал, мы, научная лаборатория. А мы, оказывается, артель по выполнению заказов! Сегодня от подземгаза, завтра от трамвайтреста… Приятная перспектива!
— А как же по-вашему?
— По-моему, мы должны прежде всего думать о том, что можно извлечь из этой работы. Для науки извлечь.
— Для потомства? — усмехнулся Вадим.
— Не для потомства, а, скажите, для всех. Наука работает не на заказчика, а на широкий фронт. Пора бы уже некоторым научным деятелям это уяснить.
«Деятель» Карпенко насупился и замолчал.
— Интересно, как вы там это объясните, — бросил он напоследок, указывая большим пальцем в сторону коридора, ведущего в дирекцию.
Войдя к директору, в его старомодный кабинет с темной тяжелой мебелью, Мартьянов увидел светлоглазого крупного мужчину, который сидел в кресле для посетителей, вытянув свои длинные ноги. Он и не догадался их убрать, когда Мартьянов должен был протиснуться бочком в другое кресло.
— Наш новый коллега, — представил директор. — Из Ленинградского электромеханического. Копылов, Александр Степанович. Приглашен к нам заведующим новой лабораторией… Мы еще не условились, как точно ее назвать.
— Ну, раз есть новый заведующий, то будет и новая лаборатория, — рассудительно заметил Мартьянов.
