Длинноногий весело, охотно рассмеялся, но тут же, вдруг сделавшись серьезным, в упор посмотрел на Мартьянова: это что, желание поддеть? Но через минуту он уже опять широко улыбался и, прощаясь, пожимал горячо руку, будто они весь век знакомы. Смена выражений на его лице происходила мгновенно.
— Расширяемся! — со вздохом произнес директор, когда дверь за новым заведующим закрылась.
Директору Мартьянов не мог с той же решительностью, как в лаборатории, выкладывать свою мысль о работе «для всех», «широким фронтом». Он только сказал:
— Постараемся найти наиболее верный принцип решения. А директор, словно что-то почуяв за этой фразой, сказал:
— Очень хорошо! Но условимся, что на станции ждут не принципов, а надежную систему.
Он стал звонить куда-то по особому телефону, никого не вызывая, а прямо докладывая о себе на отозвавшийся в трубке голос, сообщая обстановку, какую увидел Мартьянов на подземгазе. И трубка в ответ авторитетно тарахтела, и директор коротко повторял:
— Разумеется! Есть! Будет исполнено!..
Мартьянов вышел из директорского кабинета с сознанием возложенной на него ответственности. Однако сорока шагов от кабинета до лаборатории было вполне достаточно, чтобы Мартьянов из ответственного исполнителя обратился вновь в полновластного хозяина своего маленького научного отряда.
И он повел свой отряд к тому, что видел как главную цель, к тому, что называл «извлекать для науки».
Конечно, он хотел создать поскорее удобную, простую схему для управления подземгаза. И чтобы в ней было поменьше проводов, и предусмотрен контроль действий, и не спутывались сигналы… Он достаточно насмотрелся на станции, чтобы понимать, как все это неотложно необходимо, ну, прямо до зарезу.
Но все же он старался за этой первой необходимостью не упустить и необходимость, так сказать, высшего порядка. Об этом он и держал речь перед своими в лаборатории, если речью можно назвать несколько отрывистых фраз, произнесенных в безапелляционном тоне.
— Что мы ищем? Мы ищем управление задвижками подземгаза. А что это в принципе? В принципе это управление объектами, разбросанными по обширной территории. Разбросанными! Но разве это особенность одного подземгаза? Такие же условия и на нефтяных промыслах с их разбросанными скважинами, и в системе водо - и газоснабжения на крупных предприятиях, и на оросительных каналах… Везде задвижки, везде та же операция: открыть — закрыть. Отсюда что же? Отсюда мы решаем с вами систему не подземгаза, а общую систему. Назовем ее системой телеуправления распределенными объектами. Такова наша научная задача. Ясно?
Из всех присутствующих один лишь Володя-теоретик выразил недвусмысленно свое воодушевление по этому поводу. Ему нравилось, если работа получала ученое название. «Система распределенных объектов» — неплохо!
— Разбросанность требует сосредоточенности… — пустил он очередной парадокс.
Вадим Карпенко промолчал, против обыкновения.
Они перебирали множество различных схем — и всё с одной целью: что же могло бы подойти к поставленной задаче? Сравнивали, анализировали, определяли все плюсы и минусы. Длинные сводки сравнительных данных вырастали за их столами. Хорошая надежность, но сколько же лишних проводов! Сокращение проводов, за счет чего же? Защита от ошибок, но нагромождение реле. Технически удовлетворительно, но экономически невыгодно… Поток разных, противоречивых, трудносовместимых условий. А Мартьянов настаивал, чтобы обязательно совместить, сбалансировать, еще и еще продолжать ряды сравнений. И сравнений не только по выписанным данным, по расчерченным схемам, но и по тем беспрерывным цепочкам опытов, что приходилось вести на стенде в углу лаборатории, подвергая испытаниям почти каждую из рассматриваемых систем. Почти каждую приходилось вскрывать по жилам и косточкам релейной анатомии.
Оказалось, систем для подземгаза существует не одна. Разные институты, проектные организации прикладывали к этому руку. Разные были предложены схемы. Почему выбрали именно ту, что видел Мартьянов на станции, а другие отвергли, он так и не нашел объяснения. Ну, мало ли почему начинают выдвигать какую-нибудь схему. Бывают технические преимущества, а бывают и другие… Он все их подверг на стенде анатомическому анализу, исследуя их релейную сердцевину, и убеждался, что все они одна другой не лучше и не хуже, у каждой свои сомнительные достоинства и свои несомненные недостатки. А строго говоря, все «хуже» отмечал он каждый раз чуточку с удовольствием. Поймать другого на ошибке — старая страсть Мартьянова.
Хоть лаборатория и занималась слабыми токами, но напряжение работы в ней неослабно возрастало — пропорционально «числу оборотов» всевозможных рассматриваемых, изучаемых, проверяемых, испытуемых схем. У Володи-теоретика все меньше вырывалось удачных и неудачных парадоксов. Одно дело исследовательская «ловля зверя», а другое — это мелкое разгребание фактов, эта бесконечная опись сравнительных данных. «Дебет — кредит!» — фыркал он презрительно.
Уж на что Вадим Карпенко и тот начал встречать каждое лишнее испытание, как мартьяновскую причуду.
— И зачем? — обращался он в потолок. — Чтобы доказать непригодность!
Вадим чувствовал себя защитником трезвой практики от академических увлечений. Но, едва слепив новый вариант, забывал уже про все, отдаваясь целиком перипетиям релейной игры.
Безропотно несли тяжесть разгребания Верочка Хазанова и Николай Зубов. Но и в их молчаливой исполнительности угадывалось все то же нарастающее напряжение.
А Мартьянов, словно нарочно, все нагнетал и нагнетал — опыт за опытом, вариант за вариантом. Заставлял перебирать и схемы иностранные: нет ли там чего-нибудь? И сам же отвергал одну за другой.
А потом еще придумал: надо обследовать схемы железнодорожной блокировки. Что такое светофоры на путях? Те же «задвижки», действующие по принципу «открыть — закрыть». Тоже распределенные объекты. Но для лаборатории это новая гора проверок и опытов, новый расход времени.
На все попытки Вадима напомнить о сроках, об обязательствах Мартьянов отрывисто отвечал, будто продолжая разговор о другом:
— Так что мы хотели еще проверить?..
Дотошный исследователь, казалось, подавил в нем практически трезвого инженера.
Но считать время умел не только Вадим. В институт то и дело звонили — по поводу подземгаза. Директор то и дело вызывал Мартьянова — по поводу подземгаза. На ученом совете уже не раз проскальзывали нотки сожаления — в связи с затянувшейся работой для подземгаза. Не мог же Мартьянов и здесь отвечать, как у себя в лаборатории: «Мы не делаем для подземгаза. Мы испытываем на подземгазе. Общую систему…» Отвлеченная идея распределенных объектов не выдерживала соседства с таким очевидным фактом, как сроки ответственного задания. Мартьяновские отговорки: «Ведем, ведем подготовку» — звучали малоубедительно.
— Был у нас в вузе профессор. Всю жизнь готовил решающий опыт. Таю и… — громко сказал своему соседу за столом заседания Копылов, этот заведующий новой лабораторией. Выразительно махнул и сам первый захохотал.
Пришла очередь Мартьянова посмотреть на него в упор. Не хватило его улыбнуться и обратить все в шутку.
После таких заседаний напряжение в лаборатории, как можно догадаться, не смягчалось. Мартьянов снова хватался за лабораторный журнал, за опись сравнительных данных: «дебет — кредит» обследованных схем. Невеселое было чтение. Думаете, переживал нападки? Да, но не только… Больше всего, пожалуй, грызла не новая, однако с новой настойчивостью возвращавшаяся мысль. И чем шире брал он поле исследования, тем настойчивее.
Сколько схем прошло под ножом лабораторного анализа! Целая вереница. Сколько усилий знающих и опытных умов в этих линиях и значках, чтобы найти какое-то решение! Сколько комбинаций из ключей, реле
