вдохновляет, понимаешь? Не то, что ты, слонялся вокруг, дурак дураком.
— Да, да, понятно.
Никки презрительно рассмеялась. Воспользовавшись тем, что она придумывает, как бы побольнее его уесть, он поспешил опередить ее.
— Еще раз спасибо, Никки. Спасибо, что позвонила и сообщила.
— Пока! — она бросила трубку.
Роберт развязал галстук, прошел в ванную и вымыл лицо. «Почему она вечно злится, — думал он, — так язвит, так стремится сделать больно?» Он устал задавать себе эти вопросы, хотя ему казалось, что не задавать их нельзя. Даже Питер Кэмпбелл — а может, это был Вик Макбейн — спросил его однажды о том же самом, когда Роберт рассказал ему про одну сцену из своих ссор с Никки. Предлог для ссоры был довольно забавный, они разошлись во мнениях насчет цвета обивки на диване, поэтому Роберт и рассказал. Но в самой ссоре ничего забавного не было, ведь Никки грызла его целый день, всю ночь, весь следующий день, всю субботу и воскресенье. Когда Питер Кэмпбелл об этом услышал, он, как сейчас вспомнил Роберт, перестал улыбаться и спросил:
— Но в чем дело? Откуда столько злости?
Себе Роберт мог бы это объяснить разными причинами, например тем, что Никки не нравится угнетенное состояние, которое часто на него находит, его беспричинное уныние, и винить ее за это нельзя. Или тем, что Никки придает громадную важность своим занятиям живописью, и мужчина в ее жизни означает посягательство на ее время, может быть, даже посягательство на господство («Недаром, — подумал Роберт, — она собралась замуж за Ральфа Юргена, он довольно слабохарактерный. Никки легко подчинит его себе»). А может, дело в том, что у Никки легко уязвимое самолюбие, она очень чувствительна и не выносит критики. В последнее время она начала попрекать Роберта тем, чего он никогда не говорил, а когда он пытался объясниться, заявила, что он потерял рассудок. Все это Роберт мог бы перечислить, но и это не объясняло дикую злобу, которую она к нему испытывала, не давало возможности разобраться в ее поведении до конца. Чего-то Роберт не понимал, не мог ухватить, и сам сомневался, поймет ли когда-нибудь, сможет ли когда-нибудь сказать: «Ну вот, теперь-то я все понимаю, теперь все встало на свои места».
Роберт стоял у окна и разглядывал двухэтажное белое здание на другой стороне улицы, все окна верхнего этажа в нем были заставлены цветами. Иногда какой-то пожилой человек садился возле цветов с газетой, но сегодня кресло пустовало. На крыльце можно было разглядеть трехколесный детский велосипед. Слева на углу помещалась аптека она же закусочная, в ней всегда пахло шоколадным сиропом. Там Роберт раза два покупал зубную пасту и бритвенные лезвия. На другом углу — отсюда этого угла не было видно — находилось довольно мрачное здание Христианского союза молодых людей. А если идти прямо, в двух-трех кварталах отсюда вокзал, там он получил посылку, в которой Никки прислала забытые им вещи. Не то, чтобы он их забыл — большинство из них он оставил специально, он ведь покупал эти вещи для их с Никки дома: дорогие платяные щетки, ваза, большая стеклянная пепельница, статуэтка майя высотой дюймов десять. Он отыскал ее в одной из лавок в Виллидж. Отправляя эти вещи, Никки как бы еще раз заявляла.
«Между нами все кончено. Забирай всю дрянь, которую ты себе накупил».
Да она покончила с ним внезапно, так же внезапно, как меняла псевдонимы, которыми подписывала свои картины. Теперь у нее был уже четвертый или пятый псевдоним — «Амат». А может, это Ральф вдохновил ее на выбор нового имени? «Интересно, — подумал Роберт, — когда Ральфа начнут воспитывать? Когда начнут бесконечные поучения, спровоцированные ссоры, бешеные вспышки, за которыми следуют извинения? Когда Ральфу начнут надоедать пьяницы, спящие в ванной, в гостиной, а может быть, и в его собственной постели?»
Роберт прошел в маленькую кухню и налил себе шотландского виски с водой. Ему понадобилось почти шесть месяцев, пока он понял, что Никки играет, играет удивительно хорошо, и может вызвать у себя настоящие слезы, когда начинает извиняться, когда уверяет, что любит его и по-прежнему верит, что они смогут жить вместе. И каждый раз у Роберта вспыхивала надежда и он говорил:
— Ну, конечно, сможем. Господи, мы же любим друг друга.
И по просьбе Никки возвращался из гостиницы, куда переезжал по ее же требованию, а потом игра продолжалась и снова провоцировались ссоры:
— Убирайся в эту свою вонючую гостиницу! Сегодня я тебя в доме не потерплю! Убирайся ищи себе проститутку, мне наплевать.
И медленно, но верно на горизонте утверждался Ральф Юрген, и чем увереннее становилась Никки насчет Ральфа, тем реже ей хотелось разыгрывать сцены с Робертом.
А ведь начинали Роберт и Никки совсем по-другому: они были по уши влюблены друг в друга, и Никки часто говорила:
— Я буду любить тебя всю жизнь. Ты для меня единственный в целом мире.
И у Роберта были все основания верить, что так оно и есть. От друзей он знал, что им она говорила о нем то же самое. Никки была замужем второй раз, но те, кто знал ее первого мужа, — их правда, было немного, всего двое или трое, потому что Никки, видимо, порвала с прежним кругом — уверяли, что Оррина она никогда не любила. Через два года Роберт и Никки собирались совершить кругосветное путешествие. «Теперь уже через год», — подумал Роберт. Он помнил, как однажды она добралась до самого Бруклина, чтобы отыскать вечную ручку, которая ему нравилась. Может быть, сначала, скажем, около года, Никки действительно любила erо. А потом стали вспыхивать стычки, совсем незначительные, но Никки умела раздуть их в настоящую бурю. Зачем в ящике стола лежат письма от Марион? Так звали девушку, с которой у него был роман четыре года назад. Роберт забыл про эти письма. А Никки нашла их и прочла. Она заподозрила Роберта в том, что время от времени он встречается с Марион в Нью-Йорке (хотя та уже давно вышла замуж) и либо завтракает с ней, либо ужинает, а дома говорит, что задержался на службе. В конце концов Роберт вынес эти письма в холл и выбросил в мусоропровод. А потом пожалел. Какое, собственна право имеет Никки рыться у него в столе? Роберту казалось, что неуверенность Никки в себе — а он считал, что она испытывает такую неуверенность, — объясняется тем, что ее не удовлетворяют ее поиски в живописи. Роберт познакомился с ней как раз в то время, когда она начала понимать, что с помощью одних только роскошных вечеринок, которые она закатывала для критиков и владельцев галерей, ей не пробиться в картинные галереи в центре города. У Никки был скромный доход оставшийся ей от родных, и, прибавив к нему жалованье Роберта, она могла позволить устраивать свои причудливые сборища. Но оказалось, что все владельцы галерей уговаривают ее выставляться на Десятой улице, а там, мол, дело само пойдет. Пришлось Никки смириться Но даже на Десятой улице выставиться было довольно трудна За те два года и шесть или семь месяцев, в течение которых они были женаты, у Никки состоялось, кажется, три выставки совместно с группой, которая обычно там выставлялась. Откликов в газете было немного.
Роберт подошел к шкафу и нащупал в кармане пальто пакет с печеньем. Вот оно, его можно потрогать и даже съесть. Он улыбнулся Все-таки на свете есть хорошие люди, добрые, дружелюбные, может быть, есть такие и среди женатых, они не превращаются в смертельных врагов, даже когда ссорятся. Роберт ругал себя, ведь он так тяжело переживает разрыв с Никки, так мучается от боли, только оттого, что это случилось с ним, что эта боль — его. Все нужно воспринимать в сравнении с остальным. Именно в этом й состоит разница между психически здоровым человеком и человеком неуравновешенным. «Помни об этом», — сказал он себе.
Он откусил кусок печенья и подумал о Рождестве. Нилсон пригласил его на праздники к ним, и Роберт подумал, что, пожалуй, примет приглашение. Накупит побольше игрушек для их маленькой дочки. Все лучше, чем ехать в Чикаго к матери и ее мужу Филу. Такая даль К тому же, если он туда поедет, придется что-то рассказывать о своем разрыве с Никки, хотя бы его мать не из тех, кто задает вопросы. У отчима Роберта две дочери от первого брака, и у них дети, так что в любом случае дом в Чикаго на Рождество пустовать не будет. А приглашение Нилсонов гораздо привлекательнее, чем те два или три, которые он получил от нью- йоркских друзей ведь одновременно они были и друзьями Никки.
4
