Улыбкой прикрывая волчью пасть. Но кони понесли меня в пикет, Песочным пульсом подсекая ритм. Я не молился, я блевал в пакет Коричневым зерном неспетых рифм, А может, это были просто сгустки фар Кареты алой с розовым крестом, А изо рта сочился красный пар И отлетал малиновым клестом… И понял я, что всё! Что не резон Пытаться выжить в эдакой пурге! И, молча глядя на грядущий сон, Ненужный проездной сжимал в руке. Но бычилась досада через грусть: Никто ж не видел, как прошла беда! И я подумал: если не вернусь, Пороша не оставит и следа. И я твердил себе: не околей! Ты эту явь видением пронзай! И было мне той крови — до колен, Я возвышался в ней, как сказочный Мазай. И видел вновь, как северный олень Несёт к развязке с криками «Банзай!» И я шепчу, теряя сладкий плен: «Счастливо, Герда. И — не замерзай.» 2. То белые халаты облаков, То синие бушлаты медсестёр… Кто жаждет от святых и простаков, Тот получает хворостом в костёр, Тот получает клеветой в висок, Изменой — в пах, обманом — под ребро От выждавших предельно точный срок, Чтоб приравнять к штыку свое перо. Синело небо стертым потолком. Часы остановились возле двух. И непочатой жажды жирный ком Захватывал в заложники мой дух. И ртутный столбик превращался в нить, Зашкаливая кашлем в кровосток. Хотелось пить, хотелось просто пить — Хоть каплю, хоть напёрсток, хоть глоток! Желанье это, будто камертон, Настраивало страх… А между тем, Три феи, положив меня на стол, Пахнули красотой нездешних тел. И я, не дожидаясь той поры, Когда посмертный список огласят, Вдруг принял жизнь за правила игры: Вдох-выдох — пятьдесят на пятьдесят. И связь времен как будто порвалась, И заплясало острое сверло, И из-за плеч невидимый балласт Мне вместо головы оторвало, И, очертя в предельно краткий срок Всех главных дат стальное острие, Оторванный от материнских строп Мой купол унесло в небытие… И вот тогда знакомая мне тень, Махнув рукой, сказала: «Ну, пошли.» Я возразил: «Сейчас ночь, но будет день, Еще не все истлели корабли! Еще остались шансы у людей — Пусть смогут то, что боги не смогли! А если все труды их — дребедень, Я сам свой пуп очищу от земли!» * * * Смешав в коктейль изнанку с пустотой, Преодолев исподы и посты, Тоннелем с ультраправою резьбой Я мчался в инфралевые пласты. И контур мой, лишённый фаз и поз, Лёг на прилавок страшного суда, Но я-то знал, что это лишь наркоз, К тому же — местный, местечковый, ерунда… Но, видно, Рай уже недалеко… Бес-дромадер с отмычкой от табу Мне предложил в игольное ушко Проникнуть на его чужом горбу.
