Зимовье зверей

И ангелы роились, как мошка,
Торгуя кодом адовых прикрас.
Наркоз крепчал. Сон лился с молотка,
На суть присяжных выливая сглаз.

Пока они шептались о цене,
Смакуя быль в кулисах-небесах,
Их справедливость показала мне
Две ягодицы на одних весах.
И я с досады ахнул в молоко,
Разбил мишень и сгрёб двадцать один.
И кто-то крикнул: «Верное очко!
Пойдемте, судьи, прочь — он победил.»

И чудо, как всегда, произошло,
И, пожурив, меня вернули вспять,
И, опершись на правое крыло,
Я левым боком стал атаковать,
Я выбил дверь в обратно — пустотой,
Распаханной в гортанные низы…
И боги сняли нимбы предо мной,
И черти спели: «Ай да сукин сын!»

Я возвращался к песням и друзьям,
Мой мир был цел, и я в нём невредим.
И заживал мой резаный изъян,
Мой теневой фамильный побратим.
И больше не деля на инь и ян
Пространство между окон и картин,
Я боли говорил: «Иду на я.
Ты уходи, родная, уходи.»

1998

Корабли

Дантес мне враг, но истина дороже.
Дорожный знак мне ближе, чем Дали.
И рифма тем изысканней, чем строже.
Но всё же, всё же, всё же корабли

Плывут туда, откуда ветер не виден,
Хоть и скошены линии вдоль берегов,
Туда, где Дант, Шекспир, Гомер и Овидий
Читают распечатки самых лучших стихов —

Маршрутом бутылочных писем,
Мотивами бутылочных песен.

Копать ли яму иль купать в шампанском
Свои неоднозначные нули,
Иль выйти в свет в воротничке испанском —
Не все ли нам равно, коль корабли

Уже плывут по бурной протоке,
Теряя по дороге своих моряков,
В ту пристань, где забыты даты и сроки
И всех прибывших делят на друзей и врагов —

Маршрутом бутылочных писем,
Мотивами бутылочных песен.

Не боги мы и даже не герои —
Горшки мы обжигаем на мели.
Но мы уже распределили роли,
И скоро, скоро, скоро корабли

Нас заберут в копчёные трюмы,
И мы увидим сами, как велик океан.
И бросим всё, и поплывем за буруны
На остров, превращённый чьей-то силой в туман —