— Это ты, Алан? Гром меня разрази, что ты здесь де… Черт! Уж не собираешься ли ты ехать со мной, а?
— Вы же позвали меня, — неуверенно ответил я, вдруг испугавшись, что я его не так понял и что он совсем не думал брать меня с собой.
— Конечно, звал, я тебя давно уже жду.
— Но ведь еще нет пяти часов, — сказал я.
— Верно, — пробормотал он и вдруг задумался. — Твой старик сказал, что тебе можно ехать?
— Да, — заверил я его. — И мама. У меня и еда с собой. Вот она. — Я поднял мешок, чтобы показать Питеру.
Он улыбнулся мне сквозь бороду.
— Я с этим разделаюсь нынче вечером. — Потом другим тоном: — Подтолкни свою коляску под навес. Нам надо в пять быть уже в дороге. — Лицо его вновь стало серьезным. — Это точно, что старик разрешил тебе ехать?
— Да, — повторил я. — Он хочет, чтобы я поехал.
— Ладно. — Питер повернулся к лошадям. — А ну, отойди! — крикнул он, положив одну руку на круп лошади и нагнувшись, чтобы другой поднять с земли постромку.
Я поставил коляску под навес и стоял, следя за ним и держа в руках своп два мешка, как новичок- путешественник, собирающийся впервые сесть на пароход.
Дроги представляли собой тяжелую деревянную телегу с широкими железными ободьями на колесах, с тормозами из эвкалиптовых брусьев, которые приводились в действие торчавшим сзади рычагом. Дерево, из которого были сделаны дроги, побелело и потрескалось от солнца и дождей. Бортов у дрог не было, но на каждом из четырех углов возвышался тяжелый железный прут с петлей наверху, вставленный в специальное гнездо в остове. Дно дрог состояло из массивных, неплотно пригнанных досок, которые грохотали на неровной дороге. Гремели и колья, лежавшие на них. Дроги были с двумя парами оглобель, по паре на каждого коренника.
Питер рывком поднял оглобли, прикрепил чересседельник, надетый на коренника, к подвижному крюку оглобель, затем перешел на другую сторону, к другой лошади, терпеливо стоявшей рядом со своим товарищем.
Запрягая, он то и дело покрикивал: «Стой!», «А ну, подвинься!», «Давай!» — каждый раз, когда лошадь проявляла беспокойство или отказывалась слушаться его руки.
Три головные лошади, стоя бок о бок, ждали, чтобы он подтянул поводья и прикрепил постромки. Они были шотландской породы, а коренники — йоркширские тяжеловозы.
Кончив запрягать лошадей, Питер бросил на дроги сумки, несколько мешков с кормом, заглянул в ящик с провизией, чтобы проверить, все ли он взял, потом повернулся ко мне и сказал:
— Все в порядке. Теперь влезай. Постой, давай мне твою поклажу.
Я перешел к передку дрог и, держась за оглобли одной рукой, другой бросил костыли на дроги.
— Помочь тебе? — спросил Питер неуверенно, сделав шаг в мою сторону.
— Нет, спасибо, мистер Маклеод. Я сам.
Он подошел к головным лошадям и стал ждать. Я подтянулся на руках до того уровня, когда смог опереться коленом «хорошей» ноги на оглобли, вытянулся, схватился за круп лошади, стоявшей рядом. Потом снова подтянулся и очутился, на ее спине. Спина была теплая, упругая и разделялась неглубокой ложбинкой хребта на два мощных холма мускулов.
«Обопрись руками о хорошую лошадь, и ее сила перейдет в тебя», говаривал отец.
С крупа лошади я перебросился на дроги и уселся на ящик с провизией.
— Готово! — крикнул я Питеру.
Он взял вожжи, висевшие петлей на оглоблях, и взгромоздился рядом со мной.
— Не всякий сумеет влезть на дроги, как ты, черт возьми! — сказал он, усаживаясь. Потом, натянув поводья, спросил: — Может, сядешь на мешок с соломой?
— Нет, мне здесь хорошо, — ответил я.
— Но, Принц! — крикнул Питер. — Но, Самородок!
Позвякивая цепочками постромок, поскрипывая упряжью, лошади двинулись вперед. Позади них затряслись и загромыхали дроги. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.
— Я люблю выезжать затемно, — сказал Питер. — Тогда выигрываешь целый день для работы. — Он громко зевнул, потом вдруг обернулся ко мне: — Слушай, ты не сбежал от своего старика, а? Он на самом деле позволил тебе ехать?
— Да.
Питер хмуро посмотрел на дорогу:
— Не могу раскусить твоего старика!
Глава 24
Головные лошади шли с ослабленными постромками, натягивая их только на подъемах. Мне казалось это несправедливым по отношению к коренникам.
— Коренники делают всю работу, — пожаловался я Питеру.
— Когда дроги в движении, они ничего не весят, — объяснил Питер. — Моя упряжка преисподнюю с корнями вытащит, если надо будет. Подожди, вот нагрузим дроги бревнами, тогда увидишь, как все будут тащить!
Занималась заря, и восток порозовел. На деревьях весело затрещали сороки. Мне казалось, что не может быть ничего прекрасней на свете, чем сидеть вот так позади упряжки лошадей ранним утром и слушать сорочью болтовню.
С дальнего выгона раздался голос человека, кричавшего на собаку:
— Назад, назад!
— Это старик О'Коннор выгоняет коров, — сказал Питер. — Что-то он раненько сегодня… Верно, отправляется куда-нибудь. — Питер задумался на минуту. — Едет в Солсбери на распродажу. Конечно, он собирается шарабан купить. — В голосе Питера послышалось раздражение. — Чего ради ему вздумалось покупать шарабан, когда он должен мне десять гиней за бревна?
Он сердито хлопнул вожжами по крупу лошади:
— Но, живей!
И, помедлив немного, сказал со вздохом:
— Вот что получается, когда веришь людям! Он разъезжает в шарабанах, а я на дрогах.
Мы проехали но пустынным улицам Балунга, когда взошло солнце, и вскоре очутились на проселочной дороге, вьющейся между деревьями, которые росли все гуще и гуще; и наконец мы въехали в лес, где уже не было изгородей.
Пыль, поднимавшаяся из-под копыт лошадей, мягко оседала на наши волосы и одежду. Колеса задевали склонившиеся ветки кустарника, и дроги встряхивало, когда колеса попадали в выбоины.
Мне хотелось, чтобы Питер начал рассказывать о своих приключениях. Я считал его человеком знаменитым. Он был героем бесчисленных историй, которые пересказывались везде, где люди собирались поболтать.
— Бывало, — рассказывал отец, — в баре при гостинице кто-нибудь заведет разговор: «Что вы знаете о драках! Вот я видел, как Питер Маклеод дрался с длинным Джоном Андерсеном позади пивной в Туралле». И все с интересом слушали описание этой драки, длившейся два часа. «Да, — продолжал рассказчик, — длинного Джона унесли еле живого».
За всю свою долгую карьеру кулачного бойца Питер был бит лишь однажды, да и то когда был так пьян, что едва держался на ногах. Один фермер, известный своим пристрастием нападать сзади, набросился на Маклеода, чтобы отплатить за давнюю обиду. Ошеломленный внезапностью и свирепостью нападения, Питер очутился на земле и потерял сознание. Когда он пришел в себя, фермера и след простыл. Но на следующее утро, еще до восхода солнца, Питер, к крайнему изумлению фермера, был уже около его
