— Я молчал, пока он издевался надо мной, но не мог стерпеть, когда он стал ругать моих волов.
Это был проворный, живой человек, любящий повздыхать о том, что «жизнь тяжела». Он произносил эту фразу, вставая после обеда, чтобы возобновить работу, или уходя домой из пивной. Это не была жалоба. Она выражала какую-то длительную усталость, дававшую себя чувствовать, когда Артуру приходилось вновь браться за работу.
Когда Питер остановил лошадей у палаток, обитатели лагеря уже наполнили кружки черным чаем из чайников, висевших над огнем.
— Как дела, Тед? — крикнул Питер, слезая с дрог. И, не ожидая ответа, продолжал: — Ты слыхал, я продал гнедую кобылу?
Тед Уилсон подошел к бревну, держа кружку с чаем в правой руке и сверток с едой в левой.
— Нет, не слыхал.
— Бэри купил ее. Я сначала дал ему на пробу. Ну, эта никогда не подведет.
— Я тоже так думаю, — заметил Тед. — Кобыла хорошая.
— Лучшей у меня не было. Она привезет пьяного домой и всегда будет держаться той стороны дороги, какой надо.
Артур Робинс, который, когда мы вошли, присоединился к обедавшим, пожал плечами и произнес:
— Ну вот, понес! Теперь пойдет рассказывать, как он растил эту кобылу.
Питер добродушно посмотрел на него:
— Как поживаешь, Артур? Уже нагрузил?
— Разумеется. Я ведь из тех ребят, что от дела не бегают. Вот думаю обзавестись упряжкой лошадей и бросить работать.
— Ты так и умрешь в ярме, — добродушно съязвил Питер.
Я не слез с дрог вместе с Питером, замешкавшись в поисках своей кружки, и, когда спустился на землю и направился к группе беседовавших мужчин, они с изумлением уставились на меня.
Тут я вдруг впервые почувствовал свое отличие от других. Это чувство удивило меня. На секунду я в замешательстве остановился. Потом волна гнева поднялась во мне, и я двинулся вперед, быстро и решительно переставляя костыли.
— Кто это с тобой? — спросил Тед, поднимаясь на ноги и рассматривая меня с интересом.
— Это Алан Маршалл, — сказал Питер, — мой товарищ. Иди сюда, Алан! Разживемся у этих ребят какой-нибудь жратвой.
— Здравствуй, Алан! — сказал Принц Прескотт, словно гордясь тем, что давно меня знает.
Потом повернулся к остальным собеседникам, торопясь объяснить им, почему я на костылях.
— Это тот самый парнишка, у которого был детский паралич. Он чуть было не помер. Говорят, он никогда не сможет ходить.
Питер сердито обернулся к нему.
— Какого черта ты болтаешь? — резко спросил он. — Что тебя укусило?
Принц растерялся. Остальные удивленно уставились на рассерженного Питера.
— Что я такого сказал? — спросил Принц, обращаясь к товарищам.
Питер что-то пробурчал. Он взял мою кружку и налил мне чай.
— Ничего особенного. Но больше этого не повторяй.
— Так у тебя нога больная, да? — сказал Тед Уилсон, стараясь разрядить напряжение. — Бабки подкачали, да? — Он улыбнулся мне, и остальные тоже улыбнулись его словам.
— Вот что, — внушительно сказал Питер; он выпрямился, держа мою кружку в руке. — Если храбростью этого парнишки подбить башмаки, им износа не будет.
Я почувствовал себя совсем одиноким среди этих людей, и даже слова Теда Уилсона не могли рассеять этого чувства. Замечание Принца показалось мне глупым, Я был уверен, что снова начну ходить, однако гнев Питера придал словам Принца значение, которого они не заслуживали, и в то же время вызвал во мне подозрение, что, по мнению этих людей, я никогда больше не буду ходить. Мне захотелось очутиться дома, но тут я услышал, что сказал Питер о моей храбрости, и от восторга забыл обо всем услышанном раньше. Питер поднял меня до уровня этих людей — больше того, он вызвал у них уважение ко мне. А в этом я нуждался больше всего.
Я был так благодарен Питеру, что мне захотелось как-то выразить свое чувство. Я старался стоять к нему как можно ближе, а когда резал баранину, которую он сварил накануне, дал ему лучший кусок.
После обеда лесорубы стали грузить дроги Питера, а я отправился побеседовать с Артуром, погонщиком волов, который готовился к отъезду.
Его волы — их было в упряжке шестнадцать штук — стояли спокойно и жевали жвачку, полузакрыв глаза, как будто все их внимание сосредоточилось на работе челюстей.
У каждого из них на шее лежало тяжелое дубовое ярмо, и его закрепленные концы выступали над головой животного. Через кольца, вделанные в середину каждого ярма, была продета цепь, прикрепленная одним концом к дышлу.
Два коренника были короткорогие животные с толстой, сильной шеей и могучим лбом. У остальных волов рога были длинные и острые. Ведущими шли два вола хартфордширской породы, большие и мускулистые, с добрыми, спокойными глазами.
Артур Робинс собирался тронуться в путь. Его огромные дроги стояли нагруженные бревнами.
— Тут больше десяти тонн, — сказал он хвастливо.
На нем был выцветший комбинезон из толстой бумажной ткани и подбитые гвоздями сапоги с железными набойками. Свою замасленную войлочную шляпу Артур украсил полоской зеленой кожи, продернутой сквозь надрезы в тулье.
Он кликнул свою собаку, лежавшую под дрогами.
— Погонщик, который позволяет собаке разгуливать под повозкой, не знает своего дела. Волы этого не любят. Марш назад! — прикрикнул он на пса. — Они начинают лягаться, — объяснил он, подтягивая штаны и застегивая потуже пояс. — Вот, кажется, все и готово.
Он огляделся, проверил, не забыл ли чего-нибудь, и поднял с земли свой кнут с шестифутовым кнутовищем. Потом посмотрел, не стою ли я у него на дороге. Видимо, удовольствие, которое я ощущал, наблюдая за ним, отражалось на моем лице.
Артур опустил кнут и спросил:
— Ты любишь волов, да?
Я ответил утвердительно и, видя, что ему это понравилось, спросил, как их зовут. Он, указывая кнутом поочередно на каждого вола, называл его кличку и рассказывал, какой от него толк в работе.
— Щеголь и Красный — дышловые, понял? У них должна быть толстая, крепкая шея. Эти двое могут одни сдвинуть нагруженные дроги.
В упряжке был один бык — Дымок, и Артур сообщил мне, что хочет избавиться от него.
— Если запрягать вола в паре с быком, вол быстро захиреет, — сказал он доверительным тоном. — Кто говорит, что у быка едкое дыхание, а кто — что запах такой, но вол в конце концов непременно издохнет.
Он подошел поближе, встал поудобнее, согнув одну ногу в колене, и хлопнул меня по груди.
— На свете есть лютые погонщики волов, — произнес он таким тоном, словно впуская меня в свой собственный, заветный мир. — Вот почему я бы предпочел быть лошадью, а не волом. — Он выпрямился и поднял руку. Впрочем, возчики тоже бывают злющие, — Он замолчал, подумал с минуту и добавил яростно, словно выталкивая из себя слова: — И не обращай внимания на то, что сказал Принц. У тебя шея и плечи — как у рабочего вола. Никогда не видел парня, который ходил бы лучше тебя, — Он повернулся, щелкнул кнутом и крикнул: — Щеголь! Красный!
Дышловые медленно, уверенно передвигаясь, встали в упряжку.
— Рыжий! Джек! — Голос его эхом раскатился по холму.
Повинуясь его зову, каждый вол проглотил свою жвачку, и можно было заметить, как комок пережеванной травы скользил по длинному горлу. В их движениях не было торопливости. Они становились в ярмо уверенно и спокойно было видно, что делают они это не из страха.
Когда цепь натянулась и каждый стоял на своем месте, пригнув голову и поджав зад, Артур быстро
