воспитания.
Из многих гибридов, полученных еще в Турмасове в 1898 году, начала плодоносить груша Бере- козловская, происшедшая от Тонковетки и Бере-Диль. Сорт этот был летнего созревания и не высшего разряда по качеству плодов, но он уже резко выделялся из имевшегося в то время в средней полосе России сортимента груши.
В этом же году принесли урожай Ренклод золотистый и Ренклод шелон — гибриды Ренклода зеленого, лучшей сливы юга, и нашей терносливы.
С плодами оказались также Терн сладкий и Терн дессертный — результат еще более смелого скрещивания Ренклода зеленого с диким терном.
В 1901 году реестр Мичурина пополнился рядом новых сортов вишни. Прекрасный урожай принесло деревцо сорта Рогнеда, отобранного из сеянцев известной крупноплодной вишни Лотовая[28]. Затем Иван Владимирович зафиксировал рождение нового сорта черешни — Первенец, среднего по времени созревания урожая и перворазрядного по качеству плодов.
Но все мысли, все заботы Мичурина были прикованы в этот период к проблеме осеверения персика.
Подсчитывая весной 1901 года, после схода снега, сколько из полученных им в предыдущем году персиковых сеянцев сохранило свою жизнеспособность, Мичурин записывает в своем садовом журнале первый, далеко не радующий итог:
«Итак, в общем, из всего количества в 2800 персиков не осталось ни одного экземпляра совершенно целого. Тем не менее, по-моему, это еще не есть окончательное доказательство невозможности культуры персиков в нашей местности, и поэтому
Весь Мичурин сказался в этих трех словах. Непоколебимое упорство новатора-ученого, неутомимого естествоиспытателя звучит в этой короткой записи. Где любой другой исследователь отказался бы от продолжения явно неудавшегося эксперимента, там вооруженный знанием уже многих секретов природы Мичурин видит только начало борьбы за прочно выношенную идею:
— Персик должен стать достоянием севера!
Среди огромного количества погибших персиков Мичурин отмечает несколько экземпляров, хотя и поврежденных, но могущих дать какую-то нить для постановки новых опытов: Черный, Кумачный, несколько сеянцев дикого Верненского персика и один экземпляр Саратовский (происхождением из Северной Персии), достигший к концу второго года жизни высоты двух с четвертью аршина при ширине кроны в два аршина.
Тщательно взвесив и обдумав все происшедшее, Мичурин в том же году набрасывает программу ближайших действий.
«Памятка к весне 1902 года.
1) Привить живым глазком Саратовский и другие выносливые персики на пеньки сеянцев персика из Верного, еще на абрикосы…
3) Привить живым глазком персики Киевский, Кросби, Фитцгеральд, Железный канцлер и Эльберта на приготовленную грядку диких Венгерок (слив) для испытания устойчивости к морозам.
Летом 1902 нужно испытать искусственным лишением влаги и вертикальных солнечных лучей, посредством установки крыши над растением остановить к 15 июля рост у сеянцев персика из тех, которые имеют уже большую наклонность к раннему вызреванию».
Проходит год, и новые мысли, связанные все с тем же персиком, возникают у упорного исследователя:
«К весне 1903 года.
Интересно бы
1) Культурный сорт персика, абрикоса и сливы Золотой на Амигдалюс нана и сибирика и Прунус сибирика.
2) Амигдалюс георгика и инкана на Амигдалюс нана и сибирика».
Вот он и подошел уже к выведению сортов персика для средней полосы России, причем материалом для скрещиваний им избраны те самые разновидности, которые он наметил, нащупал теоретически еще два года назад.
Вместе с тем он вплотную приблизился к идее «посредника», впоследствии еще более обогатившей его исследовательский арсенал.
И теперь, подыскав исходные формы и скрестив их, Мичурин вооружается терпением, ибо от скрещивания до плодоношения немало пройдет лет. Не на год и не на два должен он рассчитывать, а на целое десятилетие и больше, так как сеянцы древесных плодовых мужают медленно. Так и было у него с целым рядом гибридов древесных пород. Ведь это не кустарник, не розы, от которых можно получить результаты на второй или третий год. Кстати, работу с розой, обогатившей его творческий опыт, Мичурин не прекращает. Роза до конца дней остается на почетном месте в саду великого мастера переделки природы.
Все более и более расширяется гибридизационая работа с яблоней и грушей. От многих скрещиваний уже получены семечки, из которых, как мы увидим далее, произойдут такие прекрасные сорта яблони, как Шафран северный осенний, Кальвиль-китайка, Аркад-китайка, или такие непревзойденные груши, как Бере зимняя Мичурина, Бере победа, Суррогат сахара. Не забывает он и о ягодниках. Выведена и уже плодоносит знаменитая ежевика Изобильная.
Одновременно с персиком в саду Ивана Владимировича появляются и сеянцы абрикоса.
Наконец, и виноград из чисто коллекционной, заботливо укрываемой культуры превращается в объект исследования и гибридизации.
А между тем окружающая жизнь, несмотря на старания Мичурина как бы отгородиться от нее, властно находила себе дорогу к его садовому уединению.
Первое время после переезда Мичурин испытал немало огорчений. Река Лесной Воронеж была тогда многоводна, широка и глубока, но защищала она новое убежище мастера далеко не от всех незваных гостей. На решетку он не сразу накопил денег. В праздничные дни наезжали на лодках, по старой памяти, козловские горожане — с самоварами, с водкой, с закусками. Они располагались возле сада, над омутом, заводили танцы, песни, игры. Иной раз эти пикники приводили к гибели ценных сеянцев.
После того как была поставлена проволочная сетка, незваным гостям приходилось ехать дальше и искать другого удобного места для привала.
Но вот однажды, весной 1904 года, на реке появилось особенно много лодок с фонариками. На одной из них был размещен даже целый духовой оркестр. Торжество это было устроено Козловской городской управой в честь победы русских войск над японцами при селении Вафангоу в далекой Маньчжурии. В этом бою сотня казаков порубила в куски эскадрон японских драгун. Но больше праздновать не пришлось. Дальше пошли иные вести, вести о поражениях и потерях, об осаде Порт-Артура, о нескончаемом отступлении Куропаткина!
Ивану Владимировичу было очень не по себе от этих вестей. Он с горечью и досадой говорил, что из-за бездарных царских генералов зря течет русская кровь.
В России начались волнения, забастовки. Рабочие предъявили требования фабрикантам и царскому правительству, а крестьяне жгли помещичьи усадьбы, громили имения и хутора. Правительство отвечало расстрелами, виселицами, массовыми арестами и судами.
Наконец вспыхнуло вооруженное восстание в Москве, охватившее почти все рабочее население. Николай II двинул против сил революции отборных гвардейцев. Семеновский полк, считавшийся у царя самым надежным, помчался после разгрома московского восстания по Казанской дороге. Железнодорожники, активно участвовавшие в революции, гибли под пулями карателей. Уцелевшие скрывались кто куда мог.
Однажды, поздно вечером, на полуостров к Мичурину явился человек, который, судя по одежде, добрался до него не без труда.
— В чем дело? — спросил Иван Владимирович.
— Хотелось бы поступить к вам на работу, — ответил незнакомец.
— Откуда и кто?
— Можно не говорить? — тоже вопросом ответил незнакомец.
Садовод всмотрелся в собеседника. Лицо у него было спокойное. Глаза смелые, ясные, открытые. Ивану
