– Я разделяю ваше возмущение, Пенелопа, но что необычного в том, что Дженни свернула на плохую дорогу. При чем здесь добродетель?
– Ах, граф, вы не дослушали до конца. Главный доход малютка Жази извлекала как раз из таких девушек, как Дженни, невинных и глупых овечек. Она торговала их свежестью, неопытностью. Их девичеством! Она набирала служанок, которым был запрещен доступ на второй этаж, где тыкали шары эти голые обезьяны. Девицы прислуживали в кофейне, расположенной на первом этаже. О, там все выглядело чинно и благородно, но захаживающие туда повесы именно среди служанок выискивали очередную жертву. Уламывать девушку бралась сама Жази. Подобное заведение не могло просуществовать долго, поэтому она торопилась сколотить капитал и улизнуть из Лондона. Два или три месяца ей все сходило с рук, потом некоему сынку маркиза Б. приглянулась Дженни, которая не могла уйти от Жази поскольку та не заплатила заработанные деньги. Обещала со дня на день. Дженни приходила ко мне, я её не выгнала, – миссис Томпсон строго поглядела на меня, – но и ничем помочь не могла. Я посоветовала ей спешно бежать из этого притона и скрыться в деревне. Туда мистер Уинфред вряд ли посмел бы сунуться. Прошел бы месяц- другой, эта причуда схлынула, наш повеса увлекся бы другой женщиной. Дженни расплакалась, сказала, что отец совсем плох, ферма со дня на день пойдет за долги, и она просто не смеет возвращаться домой без денег. В ту же ночь Уинфред безжалостно похитил Дженни, отвез в заранее нанятый дом в Падингтоне и там поступил просто зверски. Девушка сопротивлялась, но что она могла противопоставить джентльмену? Истерзанная, она два дня просидела в этом доме, и когда собиралась уходить, хозяйка потребовала с неё плату за проживание. Откуда у девушки деньги? Она написала записку Жази, но та будто никогда не слыхала о её существовании. Промаявшись, так и не дождавшись помощи, Дженни написала мне. Я поспешила в Падингтон, но было поздно. Та жестокая особа, пытавшаяся нажиться на горе бедной девушки, пожаловалась мировому, и констебль препроводил Дженни в Ньюгейт.
– Но почему же в Ньюгейт, ведь это же тюрьма для уголовников? воскликнул я.
Пенелопа развела руками.
– Когда я явилась туда, мне сообщили, что ночью девушка покончила с собой. Мне пришлось заплатить за похороны. Отец её тем же летом умер. Все пошло прахом. Как только в свете начался легкий шум, о том, что в заведении малютки Жази творятся странные делишки, она тут же исчезла из города.
– Как насчет Уинфреда?
Миссис Томпсон улыбнулась.
– У кого же хватит смелости поднять руку на человека, который очень скоро займет место в Верхней палате. Тем более, что далее слухов дело не пошло.
– Слухи слухами, но, может, сохранились какие-нибудь свидетельства его участия в этой трагедии.
– Записки Дженни. Хозяйка была свидетельницей, но вряд ли она согласится дать показания на суде. Она сдала комнату, заработала несколько шиллингов и ничего не видела и не слышала.
Так бы и забылась эта история, если бы на очередной встрече с полковником я не познакомился со списком кандидатов, которые должны были в скором времени быть приняты в общество вольных каменщиков.
Имя Уинфреда стояло в списке первым. Это уже было чересчур. Я рассказал историю Дженни полковнику.
Тот как всегда невозмутимо выслушал, долго молчал и наконец спросил.
– Ну и что? Вы жаждете поразить свет зрелищем поруганной добродетели?
– Я не настолько наивен, полковник, чтобы рассчитывать пробудить сострадание к невинной жертве, но пребывать в компании с этим негодяем это, знаете, слишком!
– Дорогой Сен-Жермен, мне понятен ваш пафос. Я готов разделить ваше негодование по поводу недостойного поступка, совершенного джентльменом из такой славной семьи, но вы должны понять и нас, ваших братьев. Уинфред без пяти минут член парламента, с его связями он не сегодня-завтра войдет в кабинет. Если мы без объяснения причин откажем ему в приеме, у нас появится опасный соперник, он в состоянии опорочить общество вольных каменщиков. Он пойдет на все, чтобы только сбить волну общественного интереса к нравственным вопросам, которое возникло в свете. Что вы можете противопоставить ему? Историю крестьянской девушке? Он заявит, что это клевета, дело дойдет до дуэли.
– Как раз на такой исход дела я и рассчитываю, – ответил я.
– Вы рассчитываете! – степенный, обычно невозмутимый Макферсон хлопнул руками по бедрам. – А если он пристрелит вас как куропатку – Уинфред прекрасный стрелок и отменно владеет шпагой.
– В поединке со мной у него не будет этих преимуществ.
– Не будет?.. – полковник не мог скрыть досаду. – Это ещё страшнее. Если вы убьете его, это бросит тень на все наше общество. Вы – иностранец, а в Англии не очень-то любят, когда парни с континента суют нос в наши внутренние дела. Кто такая Дженни? Дочь мелкого землевладельца, шлюха, решившая разыграть сцену насилия, чтобы потом шантажировать несчастного молодого человека. Вот как будет обставлено это дельце. В этом случае мы будем вынуждены принять его в ложу, у него много друзей среди братьев и отказ без объяснения причин – пусть даже неформальный – просто исключается. Я как раз никак не хочу видеть его в наших рядах, но мое желание сейчас ничего не решает. Отказ в приеме раз и навсегда загубит его карьеру здесь, в Лондоне. Вы, граф, оторвавшись от европейских дел, несколько воспарили в эмпиреях. Как честный патриот, я хочу сказать, Англия нуждается в таких парнях, как сэр Уинфред. В колониях… – он многозначительно поднял указательный палец, – но не в Лондоне. Там, в обеих Индиях ему место. Из него получится прекрасный губернатор где-нибудь на Ямайке или в Бомбее. Настоящий зверь! Если вы считаете это лицемерием и цинизмом, это ваше право, но если вы всерьез решили начать дрессировать пчел, то нужно придумать что-нибудь похитрее, чем пошлая дуэль или публичное оскорбление мерзавца, которых в Лондоне хоть пруд пруди.
Меня всегда поражал практицизм англичан, их умение оборачивать себе на пользу любое происшествие, любой поворот событий. Терпения и выдержки у них тоже хватало. Не в силах забыть о судьбе несчастной Дженни, я должен был признать, что мое первоначальное решение довести дело до дуэли, отличалось непростительной наивностью. Если я вообразил, что принял на себе роль карающей божьей десницы, то исполнение приговора должно было соответствовать степени вины этого rake. Никакие сны тоже не могли помочь в этом деле, но и отступить я уже не мог. Что ж, после встречи с Тинатин и общения с Надир-ханом мне было легче найти способ нанести ответный удар.
Полковник Макферсон был во многом прав. История бедной Дженни была известна в свете и как раз в том изложении, о каком поведал мне наставник. Что у меня было на руках? Записка самоубийцы, находившаяся в руках миссис Томпсон, её свидетельство и свидетельство той женщины, предоставившей место для совершения зла. Она проживала на Мерилебон-стрит, неподалеку от Реджент-парка. Я навел о ней справки. Она оказалась наглой и трусливой сводней, не раз предоставлявшей свои апартаменты для всяких неблаговидных делишек. Такого рода тоже… Найти уличающие её доказательства не составило труда. Заняться сводней можно было в надлежащий момент…
К тому времени я уже приобрел кое-какой авторитет в рядах светской молодежи. Меня начали приглашать в самые благородные дома. Так, с помощью полковника и его друзей я добрался до некоей юной девицы – не будем разглашать её имя – к которой намеревался посвататься сэр Уинфред. На землях, которыми владела их семья, была расположена ферма, где выросла бедная Дженни. Как-то раз, воспользовавшись приглашением совершить прогулку, я подвез девицу и её подруг к заброшенному домику, до сих пор пребывавшему в запустении, и не жалея юмора и некоторого скепсиса к версии сэра Уинфреда, рассказал им подлинную историю Дженни Хопкинс. О, это был чрезвычайно сентиментальный рассказ!.. Юные леди смутились, на глазах будущей невесты навернулись слезы. Сердце у меня дрогнуло, глядя как юное поколение англичанок – будущие жены бездушных колониальных чиновников, спесивых офицеров, продажных членов парламента, разбогатевших на разорении своих ближних лендлордов, хватких воротил из Сити – близко к сердцу приняли историю бедной девушки. Они отнеслись к ней как к сестре, для которой судьба поскупилась и на богатый дом, и на домашнее образование. На гувернеров, лошадок чистых кровей и подающих большие надежды женихов. Не поскупилась только на отцовскую любовь и несчастья…
– Даже если она хотела с помощью порока заработать немного денег для излечения больного отца, она сполна заплатила за минутную слабость. Это ужасно, милые дамы, быть ввергнутой в тюрьму за
