— Достаточно ли крупный в нем шрифт? — вскричал депутат, имевший четыре миллиона. — Я столько прочитал за свою жизнь, что глаза у меня уже просят пощады. Если шрифт у этого Ж.-Ж. Руссо крупный, я пришлю за ним, чтобы еще раз перечесть «Опыт о нравах»: это лучшая историческая книга, какую я знаю.
Как мы видим, почтенный депутат перепутал двух великих виновников «преступлений» 1793 года: Вольтера и Руссо. Делангль расхохотался; все приглашенные последовали его примеру. Напрягая свой и без того грубый голос южанина, Делангль старался смеяться как можно громче, чтобы заставить забыть о взрыве хохота, встретившем невежественное замечание его сестры. И в самом деле, те из гостей, которые были вполне уверены, что «Опыт о нравах» принадлежит не Руссо, а Вольтеру, оказались безжалостными к бедному депутату, богатому торговцу шерстью, будто бы испортившему себе глаза усиленным чтением.
Как только обед кончился, Федер счел благоразумным удалиться: он опасался новых взглядов. Во время прогулки по королевскому лесу, в который можно было пройти через садовую калитку, Делангль, еще не забывший об обидном смехе, улучил удобный момент и сказал сестре:
— Конечно, твой муж — человек преданный и добрый, но все-таки он человек, и в глубине души он был бы не прочь найти какую-либо причину, чтобы не питать к тебе такой уж большой благодарности за твое приданое в девятьсот пятьдесят тысяч франков, которое и сделало его вице-президентом коммерческого трибунала. Выразительно пожимая плечами, он, наверно, даст понять этим господам, что ты дурочка, и они будут долго распространяться о твоем невежестве именно потому, что, может быть, не прошло и полугода с тех пор, как сами они услыхали о Дидро и о бароне Гольбахе. Забудь же поскорее все благочестивые бредни, которыми добрые монахини старались заглушить твой ум, пугавший их. И не огорчайся: я дважды был в твоем монастыре, и госпожа д'Аше, настоятельница, каждый раз говорила мне буквально следующее — что твой ум
Делангль заметил, что его сестра готова расплакаться, — потому-то он и добавил последнюю фразу.
— Не говори ни слова никому, кроме Буассо, — продолжал он, — ты будешь два раза в неделю ездить в Париж и брать там уроки истории. Я найду учительницу, которая расскажет тебе все, что произошло за последние сто лет. Это главное, что надо знать в обществе: там часто делают намеки на события недавнего прошлого. Чтобы выбросить из головы монастырские глупости, никогда не ложись спать, не прочитав одного-двух писем этого самого Вольтера или же Дидро, который отнюдь не был повешен, как Картуш и Мандрен.
И, невольно рассмеявшись, Делангль простился с сестрой.
Весь вечер Валентина пребывала в глубокой задумчивости. В благородном монастыре *** ум ее старательно притупляли чтением одобренных газетой «Quotidienne» учебников, в которых Наполеон именовался
К счастью, одна из монахинь, происходившая из незнатной бедной семьи и не искупавшая этого несчастья никаким лицемерием, а потому окруженная презрением всех остальных, пожалела, а следовательно, и полюбила юную Валентину.
Она замечала, как ум Валентины притупляли с тем большим старанием, что в монастыре постоянно твердили о ее приданом, которое, по словам монахинь, доходило до шести миллионов. Какое торжество для религии, если такая богатая девушка откажется от мира и пожертвует свои миллионы на постройку монастырей! Г-жа Жерлá, та самая бедная монахиня и к тому же дочь мельника, о чем было известно всему монастырю, каждый понедельник заставляла Валентину переписывать одну главу из «Филотеи» св. Франциска Сальского[21], а на следующий день молодая девушка должна была пересказать эту главу бедной монахине так, словно последняя не имела понятия, о чем говорилось в книге. По четвергам Валентина переписывала главу из «Подражания Христу» [22], которую должна была таким же образом пересказать на другой день. И монахиня, которую жизнь, полная несчастий, научила понимать истинный смысл слов, не допускала в изложении молодой девушки ни одного неясного выражения, ни одного слова, которое не отражало бы в точности мысль или чувство ученицы. Как монахиня, так и ученица подверглись бы строгому наказанию, если бы настоятельница заметила этот способ ведения занятий. Что строже всего запрещается в благонамеренных монастырях — это
До взрыва смеха, раздавшегося на званом обеде и особенно неприятного для Валентины из-за того значения, какое, по-видимому, придавал ему Делангль, молодая женщина, слыша в обществе разговоры о фактах или об идеях, которые в монастыре вызвали бы ужас, а здесь считались общепринятыми, полагала, что надо поставить себе за правило никогда не думать об этих вещах, чтобы, вращаясь в обществе, сохранить свою веру.
Могут, пожалуй, счесть, что мы слишком подробно распространяемся о смешных сторонах нашей эпохи, которые через несколько лет могут показаться неправдоподобными, но факт тот, что из всех найденных Деланглем учительниц истории ни одна не согласилась обучать этой науке по книгам, не получившим одобрения «Quotidienne».
— У нас в скором времени не осталось бы ни одной ученицы, — ответили ему эти учительницы, — даже самая наша нравственность могла бы подвергнуться нападкам, если бы стало известно, что мы пользуемся не теми учебниками, по которым ведутся занятия в монастырях
Наконец Делангль разыскал старого ирландского священника, почтенного отца Иеки[23], и тот взялся рассказать г-же Буассо обо всем, что произошло в Европе начиная с 1700 года.
Без всякого злого умысла, исключительно по грубости своей натуры, г-н Буассо несколько раз в течение вечера намекал на взрыв хохота, которым было встречено замечание о Дидро и Гольбахе, как о людях, разделивших участь Картуша и Мандрена. Буассо испытывал тем больший ужас перед этой ошибкой, что он постоянно опасался, как бы самому не ошибиться подобным же образом. Ведь не прошло и двух лет с тех пор, как он узнал о существовании этих причудливых имен —
Упреки мужа произвели переворот в душе Валентины. Каждый вечер, перед тем как потушить свечи, она читала теперь не одно и не два письма Вольтера, а по двести или по триста страниц сразу. Сказать правду, многое было ей совершенно непонятно. Она пожаловалась на это Федеру, и он принес ей «Словарь этикета»[25] и «Мемуары Данжо»[26] в переложении г-жи де Жанлис[27]. Кроткая Валентина стала восторженной поклонницей произведений черствой г-жи де Жанлис; они нравились ей своими недостатками. Она нуждалась не в
Тяжеловесная веселость Буассо, искусство его повара, его старания всегда иметь первые фрукты и овощи сезона, замечательная красота его жены — все это создало у людей привычку приезжать обедать в Вирофле сразу после биржи. Тайное и могущественное очарование этого дома заключалось для многочисленных денежных тузов, его посещавших, в том, что здесь ничто не могло задеть их самолюбие. Буассо и в особенности Делангль имели репутацию людей, преуспевающих в искусстве купить какую-либо вещь там, где она дешева, и быстро перебросить ее туда, где она дороже. Но, если не считать великого искусства наживать деньги, невежество Буассо было так велико, что ничье самолюбие не могло быть
