благодаря мне г-н Буассо не давал безупречных обедов, над вами стали бы смеяться.
Эта жизнь казалась восхитительной, и для Федера она действительно была бы такой, если бы он питал к Валентине лишь небольшую склонность, в чем он часто старался себя уверить; но он смертельно боялся Делангля, и чем больше смягчало и радовало его сердце это сладостное существование, лишенное всяких треволнений и исполненное прелести нежнейшей дружбы, тем больше он боялся, что одно слово грубого человека, который в угоду своему самолюбию считал нужным все опошлять и обо всем отзываться в самых сильных выражениях, может опрокинуть этот чудесный воздушный замок. «Надо завоевать Буассо, — сказал он себе, — а для этого надо сделаться ему полезным. Простота моих слов, мои хорошие манеры раздражают, должно быть, этого дикаря, в жизни своей не любившего ничего, кроме денег. Следовательно, только какая-нибудь реальная услуга сможет заставить его простить мне мое парижское обращение, оскорбляющее его грубую энергию. Еще вчера я наблюдал за ним во время прогулки, когда к нам присоединился этот лилльский депутат; стоит кому-нибудь при встрече с ним не закричать во весь голос и не похлопать его по плечу в знак дружбы, ему сразу приходит в голову: «Как видно, этот щеголь презирает меня».
Федеру, основательно изучившему характер Буассо, показалось, что недавнее назначение в палату пэров пяти или шести негоциантов с некоторых пор не дает ему спать спокойно: по-видимому, ненасытная алчность сменилась в нем честолюбием. Вернувшись от нового пэра-шляпника, Буассо за весь вечер не вымолвил ни слова. На следующий день он приказал всем своим слугам надевать после четырех часов вечера шелковые чулки и попросил Федера раздобыть ему трех новых лакеев.
VI
Эта готовность пойти на расход, который через месяц после приезда в Париж показался бы г-ну Буассо таким нелепым, явилась решающей для Федера, наблюдавшего и сомневавшегося уже более двух недель. Давать советы провинциальному миллионеру так опасно! Но, с другой стороны, пагубная мысль, которую Федер предполагал у Делангля, представляла такую серьезную угрозу!
Чтобы сделать свои советы менее оскорбительными, Федер решил давать их Буассо грубым тоном.
Так как человек разбогатевший никогда не упустит случая насладиться тщеславием, Буассо как-то похвастался перед Федером восемьюдесятью новенькими томами с золотым обрезом, только что доставленными ему из Парижа.
— Ошибка, — сказал ему Федер с грозным взглядом, — ошибка, ужасная ошибка! Выбрасывая деньги на эти книги, вы как будто намеренно разрушаете положение, которое я хотел было вам создать.
— Что вы хотите сказать этим? — сердито спросил Буассо.
— Да то, что вы сами разрушаете стиль, который я хотел вам придать. О человеке, подобном вам, обладателе такого состояния, могли бы заговорить в свете, но вы сами этого не хотите. Вы швыряете на землю лестницу, которая могла привести вас на вершину общественного здания. Боже, до чего вы неопытны!
— До сих пор я не считал себя таким уж неопытным, — возразил Буассо, сдерживая гнев.
И он засунул правую руку в жилетный карман, полный наполеондоров, — жест, к которому он прибегал всегда, когда хотел успокоиться, встретив какое-нибудь затруднение. Вынув горсть монет, он позвякал ими, опять опустил в карман, затем резко выхватил снова: он буквально
— Во-первых, вы покупаете книги! Но известно ли вам, что книги — это роковое оружие, обоюдоострый меч, которого надо остерегаться?
— Кто же не знает, что существуют и плохие книги? — вскричал Буассо тоном самого язвительного пренебрежения.
Так на свой лад он выразил тревогу, которую возбудили в его тщеславной душе советы, высказанные столь прямолинейно.
— Нет, вы не знаете всего, что содержится в этих проклятых книгах, — продолжал Федер со все возрастающей энергией дурного тона, — в них сам черт ногу сломит. Если человек не пристрастился к чтению еще с десятилетнего возраста, он никогда не узнает всего того, что содержится в книгах. А ведь малейшая ошибка может подвергнуть его язвительным насмешкам, которые навсегда прилипнут к нему. Стоит забыть одну дату, чтобы возбудить смех всего стола.
Тут Буассо, сделавшийся внимательнее, вынул из жилетного кармана горсть наполеондоров и не опустил их обратно: это было у него признаком внимания, переходившего в беспокойство.
— Я знаю, что ваше мощное воображение любит все чудесное, — так вот, чудесное и поможет мне нарисовать вам всю опасность, которой вы подвергаетесь. Предположим, что явится волшебник, что вы вручите ему десять тысяч франков, а он в совершенстве ознакомит вас с содержанием произведений Руссо, Вольтера и даже всех остальных книг, купленных со свойственной вам расточительностью. Я убежден, что для вас это была бы невыгодная сделка. Чья благосклонность нужна вам, чтобы выдвинуться в парижском обществе и с успехом вести дела? Благосклонность денежных людей, крупных капиталистов, главных сборщиков податей. Если же вы захотите пойти дальше и попасть в палату пэров, вам понадобится благосклонность правительства.
Тут внимание Буассо удвоилось. Он напустил на себя мрачный вид, и рот его сделался щучьим, то есть углы губ опустились, словно у торговца, потерпевшего убыток. При слове «правительство» он испугался, решив, что Федер разгадал недавно зародившиеся у него честолюбивые стремления.
— Так вот, денежный человек, которого привлекают в Вирофле ваши превосходные обеды, видит эти проклятые, выставленные напоказ книги и, опасаясь, что вы более начитанны, чем он, настораживается. Что касается правительства... Разве не очевидно, что всякий человек, имеющий какие-то идеи или на них претендующий, может быть разбит первым же наглым болтуном, который пожелает его опровергнуть? Следовательно, люди с идеями правительству не нужны. Да уж одно только чувство собственного достоинства должно было бы побудить вас отослать все эти книги обратно книгопродавцу. У вас не должно остаться ни одного тома. В противном случае вы рискуете оказаться смешным. Если вы выставляете напоказ книги, это значит, что вы уважаете ум людей, которые много читают, и обязаны притворяться, будто тоже читали их. В обществе будут делать кое-какие намеки, и вам придется изображать из себя человека, который в курсе того, о чем идет речь, — что может быть опасней? Презирайте книги открыто, и с этой стороны вы будете неуязвимы. Пусть какой-нибудь молокосос заговорит с вами о
