— Что именно?
— Ты безобразно любопытна!
— Поскольку дело касается меня, не нахожу в этом ничего странного.
— Дальше будет наслаждение, и, если повезет, для нас обоих.
— Я уже испытала наслаждение, когда ты меня целовал.
— Другое. Более сильное.
Мегги скептически покачала головой, но не стала возражать.
Он не встал из-за стола, пока она не выпила полбокала шампанского. Наоборот, устроился поудобнее и сложил руки на животе.
— Почему бы тебе не лечь в постель, Мегги? Я погашу свечи.
— Ты в самом деле хочешь?
— Чего именно?
— Погасить свечи.
— Ты, кажется, внезапно заинтересовалась мной?
— По правде сказать, мне очень трудно думать об этом, но поскольку отец и Мэри Роуз женаты и спят в одной кровати, то, скорее всего, видят друг друга без одежды. Дочери тяжело представить такое.
— И сыну тоже. Означает ли это, что ты хочешь лицезреть меня обнаженным?
Она без колебаний встретила его взгляд и очень медленно опустила голову.
— Я все время думаю о том, что должно произойти. И хочу, чтобы ты присутствовал в моих фантазиях. Стал моим главным персонажем.
Она нервно закусила губу. Томас не сказал ни слова.
— Ладно, ты вынуждаешь меня говорить напрямую. Томас, я хочу, чтобы ты сбросил одежду.
— А ты? Ты тоже разденешься для меня?
Мегги встала, подошла к кровати, помялась и пробормотала, силясь изобразить обольстительную улыбку сирены, не слишком успешно, но все же старательно:
— Видишь ли, это моя фантазия. Не твоя. Однако справедливости ради обещаю подумать об этом позже, гораздо позже. Ты один знаешь, что сейчас будет. Дай мне по крайней мере решить, как мы начнем.
Она села и свесила ноги с постели. Он тоже поднялся, пошел к ней и остановился в нескольких шагах. Помедлил немного и скинул свой великолепный желтовато-коричневый сюртук.
— Ты считаешь меня красивым, Мегги, а я готов доказать, что это не правда. Я просто большой волосатый мужчина.
— Поскольку речь идет о тебе, мне скорее всего это понравится. Покажи мне.
Она молча наблюдала, как он снимает все до единого предметы одежды, аккуратно складывает и бросает на кресло. Наблюдала так пристально, что когда Томас, оставшись обнаженным, выпрямился, он уже был тверд, как дубовый паркет под йогами, и одно это могло отпугнуть любую девственницу.
Но Мегги все равно смотрела на мужа не отрываясь. Он умирал от желания спросить ее, находит ли она его таким же привлекательным, как Джереми, но, разумеется, не мог. И ни за что не стал бы.
— Я ошибалась, — прошептала она, не сводя глаз с его восставшей плоти. С той самой плоти, которая с каждой минутой твердела все сильнее.
Его трясло.
Сейчас он молился о том, чтобы все не происходило так быстро. Но что тут поделаешь, если она уставилась на него таким взглядом, словно хочет… нет, он не станет думать о том, как она стоит перед ним на коленях и берет губами его… нет… Ради Господа Бога, она дочь викария! Но он действительно не помнил, чтобы какая-то женщина смотрела на него так. Правда, он об этом как-то не думал и уж точно никогда раньше не раздевался перед женщиной только затем, чтобы расширить ее кругозор.
Он откашлялся.
— В чем ты ошибалась?
— Когда утверждала, что ты красив.
— Говорил же тебе: я всего-навсего большое волосатое создание…
— Ты великолепен! До сих пор я не знала, как выглядит мужчина на самом деле. Но теперь знаю и твердо уверена, что ни один не может быть так прекрасен, как ты.
Она бессознательным жестом протянула руку и коснулась его.
Он закрыл глаза, не в силах дышать от напряжения. И умирал от желания вскочить и наброситься на нее, но заставлял себя оставаться на месте. Чувствовать, как ее пальцы легонько скользят по его животу, замирают, обдавая его теплом, и, когда он уже был готов завопить от нетерпения, двигаются дальше, по линии черных волос все ниже и ниже, запутываясь в завитках и, наконец, дотрагиваясь до того места, где сосредоточилось взрывное желание. Дотрагиваясь так нежно, словно не зная, чего ожидать дальше. Но на этом она не останавливается. Живое кольцо сжимает его, и Томас громко вздыхает, едва не падая на колени. И не хочет, чтобы все это кончалось. А если ее губы окажутся на месте пальцев… Нет, Боже, это слишком, это уж слишком.
Он сумеет вынести это: мужчина может выносить сладостную пытку вечно и даже чуть дольше, но вот он не может… и это почти убивает его…
Томас скрипнул зубами, как от боли, и прошептал:
— Мегги, пожалуйста, убери руку. Отодвинься. Я просто не вынесу этого.
— Но я не хочу! Ты так отличаешься от меня! Живот твердый и волосатый, и у меня возникают такие странные ощущения, стоит только положить ладонь…
Это дало ему возможность отвлечься.
— Правда?
— Да, так что позволь мне продолжать…
Она крепче сжала пальцы и двинулась сначала вверх, а потом чуть вниз.
Он едва не потерял контроль над собой. И сдержался только при мысли о том, что невозможно излиться ей в руки. Не настолько он распущен.
Томас в отчаянии застонал, не находя выхода. Наконец он заставил себя отстранить ее, набрать в грудь воздуха и немного передохнуть. Он едва не опозорился. Ничего не поделаешь, он должен войти в нее, сейчас и немедленно.
Он почти рухнул на Мегги, опрокинув ее на постель, прижимаясь к тесно сомкнутым бедрам, ощущая ее мягкость. Она застыла от неожиданности, не зная, что делать. Он попытался успокоить ее улыбкой, но она явно продолжала волноваться, тем более что теперь он, обнаженный, лежит на ней, такой большой и волосатый, настолько более сильный физически, и самообладание покинуло его и спряталось далеко- далеко, на другом конце планеты.
— О Боже!
В голосе его звучала такая боль, что Мегги попыталась вырваться, но он крепко ее держал.
— Томас, что случилось?
— Ты все еще в ночной рубашке! Так не пойдет!
— Может, стоит ее оставить хотя бы ненадолго?
Она очень испугана, это слышно по голосу, но теперь уже поздно, и ему все равно.
Он прижался лбом к ее лбу, дыша тяжело и быстро, изнемогая от вожделения.
— Я совсем плох. Дай мне передохнуть, я дам передохнуть тебе, а потом мы продолжим.
Не прошло и минуты, как он почувствовал желание, мучительное, неодолимое, нарастающее с такой силой, что до разрядки остались считанные мгновения. Томас вскочил, развел ее бедра и встал на колени между ними.
— Сядь.
— Но я…
Он посадил ее, стащил рубашку и отбросил через плечо.
— Господи, — пробормотала Мегги, но он уже не слышал, только целовал ее и целовал: шею, груди, каждое ребро, спускаясь все ниже, к животу и местечку между ногами… нет, этого просто не может быть… но он застонал, и руки его жгли как огонь, а пальцы касались ее, вжимались в нее, и прямо на ее глазах один палец вошел внутрь. В самом деле, внутрь! Такого она не представляла.
