на посадку. Звуки стрельбы, разрывы гранат и вообще какие-либо звуки, впервые же секунды упорхнули в неизвестном направлении, будто стая мелких птиц. Ошалев от обрушившегося звукового барьера, обороняющиеся даже прекратили стрельбу. А из всех звуков только и слышно:
— А, а, а, а!!! — от жуткого крика тысячи ртов, Лактионов даже не слышал собственного голоса. Хотелось просто зажать уши и выпучив глаза бежать без оглядки. Бежать, бежать и бежать, потому как так кричать могут только те кто идёт в свой последний смертный бой. Но нельзя… Да и смысла нет.
— … Готовсь! — сквозь тысячеголосый крик, расслышали бойцы, последние слово, из всего обращения своего капитан с последним наставлением.
Секунды, и авангард соединился с цепью тарана, подхватил и увёл за собою. После чего лавиной обрушился на последние противопехотные заграждения и снёс их как спички. И пока передние ряды «мимов», подхватывали тела погибших собратьев, в первом наступлении, и прикрываясь ими пёрли сквозь пули вперёд проявляя нечеловеческое упорство, задние в этот момент чуть отстали и…
Капитан Лактионов, вначале даже и не поверил собственным глазам — Камни? Нет не камни, кирпичи и бетонные осколки. Не может этого быть? Но факт оставался фактом, и звенящая голова, была ярким подтверждением тому.
И действительно, «мимы» забрасывали людей осколками кирпичей и бетонной кладки. Целым градом осколков-камней. Целая туча обрушилась на головы солдат звонко стуча по каскам или же наоборот шлёпаясь с глухим стуком и следом слышались крики боли.
Камни конечно же не могли нанести людям существенного урона, но они здорово деморализовали их ряды. Благо этого мусора, видимо не видимо вокруг, бери сколько хош. Что собственно и проделывали «мимы». Они брали осколки и со всей силой метали их в людей. Смешно? Наверно… Но когда в вас летит разом до сотни кирпичей и увесистых бетонных осколков, вряд ли кто будет смеяться.
Между тем, мелкие осколки, примерно с кулак, имели большой отвлекающий характер. А вот, «камушки» покрупнее, уже причиняли урон: отбивали руки, дробили плечи, разбивали лица и выбивали глаза, причиняя членовредительства.
А затем камни начали взрываться…
Не все конечно, а только отдельные из всей летящей кучи. Обескураженным солдатам потребовалось как минимум секунд пять, чтобы догадаться, что взрываются вовсе не камни а гранаты, пущенные меткой рукой. Но они даже и не догадывались, что и здесь «мимы» применили довольно странную тактику. Те не бросали гранаты, в прямом смысле этого слова. Даже самый сильный человек не бросит «лимонку» дальше возможностей её полёта. И увидь капитан Лактионов, что именно используют для этой цели «мимы», он точно бы протёр глаза. Так как не поверил бы своим глазам, что противник применил против них — «пращу»…
С гудением, вибрируя раскручивалось «оружие Давида» и с резким выпадом, перебрасывала гранаты через авангард, точно посылая свой смертоносный груз в окопавшихся людей. Ну или не совсем точно. Во всяком случае граната с лёгкостью долетала туда, куда ей было нужно, и отыскать её глазами или просто заметить «лимонку», среди сыплющегося града камней, было просто нереально. Вот солдаты и не замечали, как им под ноги закатывался комок смерти.
Лактионов собственными глазами наблюдал, какой ущерб его людям причиняла посылка смерти. Он видел как граната не долетевшая до окопа, в буквальном смысле отрывала головы. Слышал как кричали раненые, ползущие по земле, с перебитыми или оторванными ногами, зажимая разорванные животы. И краем глаза замечал, как бойцы попадая под взрыв гранаты, от страшной боли бросали автоматы и осев на землю тупо смотрели на обрубки своих рук, не желая верить в жестокую действительность.
Это было страшное зрелище. Зрелище на которое невозможно было смотреть без содрогания. И капитан Лактионов всеми силами старался не замечать ужаса, что творился вокруг. В его сухих серых глазах, не осталось больше никаких человеческих чувств. Он не мог помочь своим людям, даже если очень и хотел. Но он не мог. Вокруг шёл бой и времени на мысли и сострадания, у него просто не было. А между тем финальная часть сражения ещё и не начиналась.
До сих пор судьба берегла капитана. Вокруг умирали люди, а в него даже камнем ещё ни разу серьёзно не попали. И в такие моменты, где-то на уровне подсознания возникал вопрос:
«Но зачем? — моментами проскальзывало в его голове. — Зачем судьба оберегает меня? Чтобы подвергнуть ещё большим испытаниям? А смысл? Ведь впереди всё одно — СМЕРТЬ…». — В положительный исход битвы он больше не верил, но и так просто, задарма, он свою жизнь отдавать не собирался.
Описание событий, занимает намного больше времени, чем эти самые события происходят на самом деле.
На самом же деле, от начала наступления авангарда «мимов», до непосредственного столкновения с людьми, прошло не больше трёх минут. И по истечении этого срока, ударная волна нелюдей, сметя противопехотные сооружения, непосредственно предстала перед держащими оборону людьми, и не замедляя темпа, обрушилась на них, всесокрушающей лавиной.
Стенка на стенку. С одной стороны — превосходство в живой силе. С другой — превосходство в вооружении.
И плоть встретилась с металлом. Передние ряды «мимов» сразу же срезались без особых проблем. Будто собирая урожай, военные прошлись по ним косой, срезая колосья жизни. Но за павшими, шли другие и конца им не было. Вдобавок, «мимы» не наступали толпой, мешаясь друг другу, будто неразумный скот. Нет. Они постоянно перемещались меняя траекторию бега и положение своего тела. То ложась они проползали какое-то расстояние, то вдруг вскакивали и пригибаясь, зигзагообразно перебегали с места на место, неуклонно приближаясь. И эти движения, на первый взгляд сумбурные, обладали неким таинственным согласованием. Будто некая воля управляла ими в тот момент, создавая из отдельных личностей, один живой логичный механизм.
После первой неудачи, от основной ударной волны, отделилась какая-то часть, и приняв положения лёжа, открыла огонь из автоматического оружия, перестреливаясь с людьми короткими очередями. Остальные же, подхватив тела погибших собратьев и прикрывшись ими словно щитами, с максимально скоростью, уже не юля и не уворачиваясь, бросились вперёд. До людей им оставалось каких-то три метра.
«Это конец… — подумал напоследок Лактионов, приготовившись к удару».
И всё… Никаких мыслей, никаких чувств в нём не осталось, началась тупая и бессердечная борьба со смертью. Вся его жизнь, сосредоточилась в рукояти автомата. Он перестал быть человеком. Больше никаких команд и приказаний, никакого сожаления и злости на несправедливую судьбу. Он стал оружием и стал он убивать.
Короткими очередями, срезал троих, затем граната в основную гущу. Снова очередь. Снова граната. Очередь, очередь, очередь. Стрелять приходилось в основном по ногам, а затем уже добивать, прицельно в голову. Бить в туловище практически бесполезно, мёртвое тело-щит, сдерживало основную дозу свинцового дождя. Снова очередь и снова граната. Небольшая передышка, чтобы перезарядиться и снова стрельба.
А «мимы», подобрались практически уже вплотную. Целиться больше нет нужды, успевай только перезарядиться. И стреляй, стреляй, стреляй, покуда снова не надо менять рожок. И так кажется до бесконечности.
Но Лактионов не задумывался сколько ещё там осталось проклятущих «мимикридов», разрезая их ряды, словно горячим ножом податливое масло. Он сражался за свою собственную жизнь, хотя и понимая всю бессмысленность своего поступка. Но не такой он был человек, чтобы сдаваться столь просто.
А «мимы» напирали, падали не добегая до окопа и затихали, иные наоборот ещё сопротивлялись и не в силах встать ползли и ползли, пока их не настигал контрольный выстрел. Везунчики же, только в самом конце пути, подхватывали смертоносную очередь в упор и трупами сыпались в окоп, как гроздья переспелой вишни.
Свист пуль, разрывы гранат, автоматные и пулемётные очереди — просто шум, на который Лактионов не обращал сейчас ни малейшего внимания. На крики обезумивших, раненых и умирающих; на мольбы о помощи и причитания над убитыми товарищами, он закрывал «глаза». Перед ним был только враг и более ничего. Он перестал быть человеком. К чему обращать внимание на то, что не можешь изменить.
Кто-то бежал уже с поля боя наложив полные штаны, всё побросав. Кто-то переставал
