он, делая свои предположения на основе выслушанных мнений. — Единственное, что конкретнее всего, «мимы» могут постараться, учитывая характер местности, подобраться к нашим позициям вплотную и сосредоточить удар на небольшой территории, дабы прорвать оборону. И уж затем зайти нам в спину. Это вполне возможно, опять же учитывая характер местности, малый обзор и плюс тёмное время суток. Будь оно не ладно! — ругнулся он, почёсывая голову обеими руками. И потом придя к определённым выводам, обвёл офицеров взглядом:
— Итак господа — сказал он, — наша задача, во что бы-то ни стало, сохранить целостность обороны. И это означает одно, недопустимость подпускать противника в непосредственную близость к нашим войскам. И посему, передайте эту информацию по всем соединениям.
Выговорившись же, Платонов кинул карандаш на карту и так и не сняв мокрый плащ-палатку, откинулся на спинку стула и стал ждать…
Начало сражения разворачивалось в том русле, как и предполагал Платонов. «Мимы» с первых же минут попытались наскоком приблизиться к оборонительным сооружениям и пробить брешь в обороне. Но в последнюю минуту нарвались на грамотное сопротивление и вынуждены были отступить, под огонь реактивных миномётов. Для самого генерала, всё складывалось, как нельзя лучше.
Но вот потом пошли донесения до крайности взволновавшие его.
— Товарищ генерал, локальное проникновение врага, внутрь наших позиций. Пока докладывают о трёх проникновениях. Завязался бой, — докладывал радист, держащий связь с передовой.
— Чёрт! Как это могло случиться? — вскакивая со стула забеспокоился Платонов. — Я же всех предупреждал — противника близко не подпускать! Передайте чтобы срочно устранили угрозу. — Отдавая приказ, генерал, самолично соединился с передовой, — Майор! — закричал он в микрофон, — что чёрт возьми вы делаете?! Куда вы смотрите, майор? Почему допустили прорыв?!
— Я и сам ничего не понимаю, товарищ генерал! — перекрикивая стрельбу, оправдывались на другом конце провода. — Мы, как вы и велели, и близко не подпустили «мимов». Я просто не понимаю, как такое могло произойти… — сам недоумевал майор, а в следующий момент его оборвал резкий грохот взрыва, — О чёрт! НЕТ!!! — закричали диким голосом на другом конце провода и следом, перекрикивая звуки стрельбы и разрывы снарядов, на истеричной ноте, пошла неразборчивая скороговорка. — Генерал… — прерывание сигнала, — генерал! Они среди нас… — треск помех, — … прорыва не было… противник… привёл вместе… за собой… Серов… Они среди нас… Генерал вы слышите?.. Предупредите… Генерал!.. — и на последнем отчаянном выкрике, связь с треском оборвалась.
— МАЙОР!!! Отвечайте майор! — кричал в ответ Платонов. — Что с вами! Что происходит?! Кто привёл? Когда? Отвечайте! Майор!.. — брызжа слюной выспрашивал он, но в ответ слышал лишь треск статических помех.
— Генерал! — снова привлёк внимание радист, — ещё проникновение! С передовой постоянно докладывают о наличии врага, внутри оборонительной линии. — И в подтверждении своих слов радист сняв наушники, включил громкую связь.
В тот же момент палатку заполнили множественные голоса, звучавшие на гране отчаяния:
— Повторяю противник среди нас… — докладывал голос и тут же его перебивал отчаянный крик, — Нет!.. — а первый голос спокойно продолжал, ещё не догадываясь о целостной картине происходящего, — Запрашиваю помощь… Нет!.. — перебивали его, — Откуда они взялись!.. Они режут нас, как свиней… Помогите!.. Замечены камикадзе… Они взорвали ребят!.. Их на куски порвало!.. Требуются санитары… Они из девятого пехотного полка!.. Это пополнение!.. Серов их привёл… Санитара!.. Мы не продержимся долго, требуется помощь. Вы слышите, мы не продержимся? Нужно отступать… — приходило рациональное сообщение, и сразу же прерывалось истерикой. — Они совсем рядом! Нет!.. — визгливо неслось из микрофона. — Мы не успеем их остановить… «Мимы» пошли в атаку!.. Всё пропало! Мы погибли…
Мы все здесь подохнем!..
— Выключите, — мучительно скривился Платонов. — Судя по сводкам, как вы думаете, какова процентная доля проникновения противника в нашу оборонительную линию? — спросил он у связистов.
— Боюсь, что процентов семьдесят, — ответил начальник связи, суммирующий все поступающие сведения с передовой.
— Этого не может быть? — зашумели офицеры, ошеломлённые известием. — Как такое могло произойти? Откуда они взялись? — сыпались отовсюду вопросы.
— Вы же всё слышали, — звучало в ответ. — Девятый пехотный полк. Вот откуда. Майор Серов предатель. Он привёл с собой «мимов».
— Но почему? Почему Серов предал нас? Предал человечество…
— Ещё не факт, — оборвал офицеров, генерал, — что Серов предатель. Скорее всего дело обстояло так, — рассудил он. — «Мимы» опрокинули девятый полк и вынудили его отступить, но в то же время не стали добивать солдат в спину, а наоборот попытались в общей суматохе слиться с дезертирами, выдав себя за своих. Оно и понятно. Когда такая масса бежит с поля боя, там не до знакомств и разбирательств, кто свой, а кто чужой. И уж тем более не потом, когда войсковые соединения, роты, взводы, всё перемешивается. А мы их сразу, без выяснений, расформировали по нашим соединениям. И я уверен, что половиной из них были мутанты…
Генерал подошёл к карте, взял в руку карандаш и зачеркнув, жирным, красным крестом, отмеченную позицию собственного дивизионного полка, отдал последнее распоряжение:
— Всё господа офицеры, игра проиграна. Готовьтесь к отходу, — сказал он и обернувшись к связистам приказал ледяным голосом:
— Вызываем огонь на себя. — И сразу как-то обмяк. Силы покинули его. И генерал склонившись над картой, поднял карандаш и с силой, ломая грифель, вогнал его в стол, ставя жирную точку.
— Всё. Всё кончено, — обречённо пробормотал он и не разбирая дороги, просто по наитию, выметнулся из палатки, чудом ничего не задев.
А снаружи, стоя у порога, невидящим взором смотрел он перед собою. Граница фронта проходила в пятистах метрах от него и там сейчас гибли люди.
«Всё кончено, — пребывая в отчаяние думал он. — Всё потеряно. Поражение… И во всём виноват я. Я сам пустил лису в курятник. Я предал всех».
Он стоял и тихо плакал. И было жутко смотреть, как по суровому, не затронутому жалкими эмоциями, гордому лицу, катятся скупые слёзы. Всё потеряно… Проиграв сражение, он потерял всё. И дело было вовсе не в том, что его разжалуют или погонят поганой метлой из армии. Нет. С этим возможно он когда-нибудь и смирился бы. Но вот со своей роковой ошибкой, он никогда не смирится. Совесть и честь не позволят ему.
А свершив ошибку, он потерял всё. У него ничего не осталось, что помогало ему жить. Вначале он потерял любимую Москву, и до сих пор он не мог смириться с Её смертью. А сегодня он потерял честь командира. Он совершил ошибку, которая стоила ему тысячи жизней молодых ребят. Он предал их. Он предал их как командир, что должен заботиться о них. А он не смог сохранить им жизнь. И сейчас они продолжали умирать в пятистах метрах от него, и он не может им ничем помочь.
Ситуация вышла из-под его контроля. И ему оставалось только позорно бежать. Но честь и воинская гордость, наполняющая сердце мужеством и сподвигивающая на геройский подвиг, не могли позволить ему такой роскоши. С поля боя бежит только трус и плебс. А он не такой…
Вот если бы он проиграл гениальному полководцу, проявившего чудеса тактики на поле сражения, то тогда бы он поклонился ему в ноги, тем самым признавая превосходство над собой, а после совершил бы реконгнисцеровку и попробовал бы ещё раз схватиться, учтя при этом все допущенные свои ошибки в прошлый раз.
А так? Противник не проявлял чудеса тактики, его шаг не был гениален в смысле чести, он попросту обманул его как глупого щенка. Обманом и коварством, выиграл сражение противник. А что он? Он не смог распознать обмана. Даже просто заподозрить заготовленного коварства. И кто он, после всего этого? Да грош цена, такому генералу. Генералу, что совершил роковую ошибку и погубил своих людей. Нет, он не побежит, совесть не даст ему житья после. Нет, он не уподобится плебсу, он поступит по-другому…
Осознав чудовищность своего положения генерал Платонов Николай Степанович, стоя под дождём, расчехлил табельное оружие и приставил пистолетное дуло к виску, широко раскрыв глаза: Только трусы закрывают перед смертью глаза.
