в данном случае, в туннелях метро. Они привыкли, каждый день спеша на работу или по своим личным делам, видеть что метрополитен — это что-то светлое, чистое и более менее просторное и безопасное. Мы даже не обращаем большого внимания на тот факт, что свет, освещающий нам дорогу, на протяжении всего нашего пути, пока мы находимся под землёй — электрический, а вовсе не идущий от солнца, который мы привыкли видеть на улице. И мы не задумываемся, как на самом деле может быть жутко и страшно, в метрополитене, случись беда и электричество отключится — этот бог, всецело властвующий под землёй, без которого вся жизнь в метрополитене замрёт и полностью закончится. Непроницаемая тьма, обрушится на нас, враз дезинтегрировав все наши органы чувств превратив нас в слепую, загнанную в ловушку мышь. Мы превратимся полностью в безвольных существ, не смеющих сдвинуться с места. Мы, даже просто, не будете представлять, куда надо двигаться, дабы выбраться на поверхность, потому что мы полностью лишимся какой-либо ориентации.
Когда же нас накроет абсолютная тьма, мы напрочь лишаемся зрения и как не старайся привыкнуть к темноте и попробовать хоть что-то разглядеть, всё будет бесполезно, абсолютная тьма закроет нам глаза, непроницаемым покрывалом, полностью парализуя. Нас охватить паника и это-то и погубит нас. Не поддавайся панике. И как бы не было страшно находиться в кромешной тьме, старайся не двигаться с места, дождись помощи.
Повсюду тьма, тьма, тьма… Хоть глаз выколи. И ты абсолютно один, хотя и рядом тоже люди, но ты один, привыкший видеть во свету…
Наблюдая за пляшущими светлячками по стенам, неизвестный оператор ненароком засмотрелся и камера мерно покачиваясь, следила за таинственным танцем света. Неожиданно в самом низу образовалось столпотворение и лучи фонарей, бесновавшиеся по стенам, синхронно устремились вниз, как будто тоже заинтересовавшись происходящим. Оператор, от чьего имени велась съемка, обогнал солдат с баллонами и лавируя между военными, поспешно устремился вниз.
Вот уже и голоса людей прорезались в кадре, и их интонация не предвещала ничего хорошего:
— Боже, здесь тела!
— Мёртвые люди.
— Да что же здесь могло произойти? Откуда столько тел?
— Мёртвые гражданские, взрослые и дети.
— Да сколько же их здесь?
— Они повсюду. — Голоса передавались посредством рации, поэтому слышались немного глуховато и рация не могла передать, всю полноту эмоций, охвативших людей в форме, в тот момент. Невольным зрителям самим приходилось эмоционально окрашивать их.
Вот оператор достиг окончания эскалатора и зрителям открылась жуткая картина — мёртвые, всюду, докуда мог только дотянуться глаз камеры, были мёртвые люди. Телами мертвецов была усеяна вся платформа, от самого края и до края. Они лежали в беспорядке, как брошенные, ненужные куклы, создавая некий, дикий хаос. И в то же время присутствовала в этом страшном зрелище некая странность. Несмотря на то, что тела людей лежали на бетонном полу, в полном хаотичном беспорядке их позы находились в полном покое и умиротворении. Мертвецы не были навалены, друг на друга, как если бы их сюда стаскивали кровожадные палачи. И их конечности не были разбросаны в разные стороны, а тела не находились в искривленных позах, как если бы людей застигла внезапная смерть и они попадали бы на месте. Нет. Позы людей, наводили на мысль, что они сами пришли сюда умирать, просто пришли и легли дожидаться неотвратимой смерти…
Вот что предстало перед военными и зрителями сидевшими у экрана. Особенно это зрелище поразило профессора Мирного, видевшего запись впервые. Его глаза расширились, рот его открылся от удивления, руки уцепились за крышку стола, а тело его вытянулось, по направлению к экрану и застыв, замерло, внутренне сжавшись.
Тем временем, солдаты справились с первыми приступами шока и уже появились первые смельчаки, что не побоялись подойти к мертвецам вплотную:
— Уже окоченели, твёрдые как дерево и похоже холодные, как ледышки, — послышался голос.
— Выходит они здесь с конца зимы. Форма одежды зимняя.
— Что же здесь могло такое произойти? Как такая куча народа, разом погибла?
— Спроси Бога, авось ответит. Чё ты, у нас-то спрашиваешь.
— Странно, а следов трупного разложения не наблюдается и трупные пятна на их лица отсутствуют, — кто-то поделился своим наблюдением.
— Скорей всего — это оттого что, здесь до сих пор холодно как в склепе. Метро без вентиляции не успело нагреться. Свежий воздух с улицы не поступает, а этот застаивается и остывает, — пришёл ответ, новоявленного специалиста.
Следом, сквозь общий шум разговора, прорвался особо громкий, командирский голос:
— Хватить трепаться! У нас нет времени, разбираться в обстоятельствах случившегося и на то, чтобы вытаскивать трупы на поверхность, у нас тоже нет времени и средств. Так, что живо принимайтесь за работу, парни! Разговоры закончились! Давайте пробирайтесь в центр и устанавливайте баллоны. Устанавливаем, отходим, пускаем газ — и всё наша работа закончена. Остальное пусть разбирают те, кому это надо, а нам этого не надо. Так что, вперёд марш! И постарайтесь ни на кого не наступить, мертвецы этого не любят, — последними словами, невидимый командир, видимо хотел расшевелить бойцов, немного разрядив обстановку.
И это у него наверное получилось. Бойцы, ещё испуганно, с преувеличенной осторожностью, опасаясь, ненароком наступить на тела лежащих под ногами людей, медленно двинулись вперёд. Камера, покачавшись в нерешительности, последовала следом, осматривая по пути мёртвецов, и заглядывая в их обескровленные и бледные лица.
Для зрителей, смотревших на экран, в зелёном спектре, ночного видения, особенно жутко выделялись, на фоне зелёного сумрака, белые как полотна, расслабленные лица трупов. Картинка искажая действительность, создавала ощущение нереальности, казалось, что перед глазами, вовсе даже и не люди, а некие восковые куклы, с фарфоровыми лицами, до ужасти схожие с человеческими. Изображение, просто не в силах была передать всю ту полноту, жуткой реальности и ощущений сопутствующей ей, с коими пришлось столкнуться солдатам в тот момент.
Неожиданно, разрезая тишину, раздалось тихое всхлипывание, но почему-то слышимое всем:
— Ой! — И камера сразу же метнулась в ту сторону, откуда пришёл звук, успев запечатлеть, как какой-то солдат нервно перекрестился.
— Что такое? В чём дело? — раздался недовольный голос командира.
— Да нет показалось, — оправдался провинившийся солдат.
— И что же тебе показалось? — сухо поинтересовался командир у солдата.
— Да нет всё нормально, — опять ушёл от ответа тот.
— А всё-таки. Ну… я жду.
— Ну, показалось, что вот этот мёртвый мужик, — рядовой указал пальцем себе под ноги, — открыл глаза и уставился прямо на меня. Да нет, не может быть, оно наверно так и было… — Тут же, успокоил он сам себя, снова пробормотав себе под нос, — показалось.
— Фу, напугал идиот, — облегчённо выдохнул, рядом стоящий. — Когда кажется, креститься надо.
Следом раздался бодрящийся голос:
— Смотрите, братва, Леший зассал, мертвяков испугался и Славка вместе с ним чуть в штаны не наложил.
— Да пошёл ты, — послал остряка, по догадке профессора Мирного, рядовой Славка.
— Ну мужики так дело не пойдёт, — не успокоился остряк, тем самым скрывая за бравадой свой собственный страх, — а ежели Лешему ещё чего привидится, так этак мы все тогда отсюда ломанёмся. Один Серый останется, наши зады на камеру снимать, для потомков, — в ответ на остроту, кто из солдат ухмыльнулся, а кто и откровенно хохотнул, представив свой позорный побег и как всё это действо будет заснято.
— Отставить веселье! Рядовой Ковалёв, опять за своё?
— А чё, я ничего.
