поезда, сейчас волнами выплёскивалось пополнение и занимало место павших собратьев. Ожившие, любой ценой, возжелали добиться того, чтобы незваные агрессоры, не покинули их убежища.
А поняв наконец, что массой, людей не возьмёшь, ожившие поменяли тактику. И пока основная масса продолжала напирать, чтобы принять на себя основной удар и отвлечь внимание людей, другая часть — наименьшая, переквалифицировалась в этаких сорвиголов, что-то наподобие, уже известных, камикадзе. Ценою жизни, они на последнем дыхании, на невероятной скорости, врезались в группу людей, словно пушечные ядра, сбивали тех с ног, приводя в замешательство. Десятки сорвиголов, разом направились в сторону людей, в надежде их потопить и пустить на дно. И только струи огнемёта помешали их плану, но оживших это не остановило. Раз за разом, каждую секунду, сорвиголовы предпринимали новые попытки. Они кружили вокруг людей, пока те плюясь свинцом и огнём, мелкими шажками подбирались к эскалатору, чтобы затем молниеносным броском врезаться в них. Атаки предпринимались безостановочно и наносились с разных сторон, то спереди, то сзади; то слева, то справа и даже попав под струю огнемёта, сорвиголовы вспыхнув ярким пламенем, продолжали стремительное движение, раздувая пламя охватившее их. От живых факелов помогала только, своевременная, выпущенная в упор, автоматная очередь, которая отшвыривала разодранные в клочья тела, назад, в озверевшую толпу «мертвяков».
В паре метров от эскалатора, у двух бойцов, стоящих рядом, неожиданно для них самих разом закончились патроны и чтобы заменить рожок, им потребовалось, казалось бы, секунды, но этого-то мгновенного замешательства как раз, с лихвой хватило сорвиголовам. Камера даже не успела запечатлеть их атаку, только пару смазанных силуэтов, вынырнуло из темноты и тут же удар, повергнувший на землю, двоих зазевавшихся бойцов и двоих рядом с ними. Когда же основная группа, при помощи ног и пару выстрелов в упор, отбила оживших, трое из четверых бойцов, повергнутых на землю, больше не поднялись с бетонного пола, мутанты времени даром не теряли и за пару мгновений успели раздробить бойцам горло.
А пока группа бойцов отбивала своих товарищей, с противоположного бока в группу врезался ещё один живой снаряд и люди потеряли ещё одного товарища. Камера мельком скользнула по его искажённому страхом лицу и страшной ране в районе горла. Судя по характеру рваной раны, напавший на солдата, действовал уже не только голыми руками.
Мазнув по погибшему, камера вернулась в исходное положение, уставившись вперёд. Силуэты оживших, казалось не истощимым потоком продолжали мелькать в темноте, то почти полностью погружаясь в неё, то резко выныривая, освещаясь пламенем огнемётов. Они кругами бродили вокруг солдат, сверля их, блестящими из темноты, злобными глазами, то приближаясь, то резко отскакивая от огненных струй.
Падали, сраженные металлическим градом и продолжали ползти истекая кровью, потом затихали и их трупы переступали следующие. В поведении оживших: в их тупом упорстве и абсолютном равнодушии к собственным потерям, в их полнейшем молчании во время атаки и невероятном самопожертвовании, которое нельзя было назвать геройством, было что-то настолько чуждое людям, что волосы, волей не волей, вставали у них дыбом, а спины покрывались холодной испариной. И когда закончился запас горючего сначала в одном огнемёте, а затем и в другом, солдаты дрогнули, чуть не разорвав строй. Натянутые до предела нервы, при виде смерти товарищей, при осознании, что выход, вот, рядом, рукой достать, а за ним спасение, зазвенели, как струны и только гневный окрик командира:
— ДЕРЖАТЬ СТРОЙ!!! Собаки трусливые! Сами подохните и товарищей погубите! — не позволил панике, завладеть душами людей.
— Прежним порядком, Вперёд! Задние, очищайте проход, чтобы у нас никого не осталось за спиной. Передняя шеренга, полукольцом! Защищаем заднюю шеренгу. Берём весь удар на себя!
Камера всё чаще стала поглядывать назад. Наконец показались ступени эскалатора. Солдаты без потерь достигли подъёмника и начался утомительный подъём.
Но ожившие не отставали следуя за людьми. Путаясь в останках своих собратьев, они пёрли вперёд, в надежде, когда-нибудь наконец, добраться до людишек и выместить на них, всю свою накопившуюся злобу.
Во время же самого подъема у военных случилась неприятность, могущая перерасти в беду. У солдат заканчивались боеприпасы. Когда ничего нельзя поделать, нужно действовать на свой страх и риск, в надежде хоть как-то исправить положение в свою пользу. Выход из туннеля ещё тонул в темноте и пройти нужно было не одну сотню ступеней, а командир группы отдал приказ:
— Бейте короткими очередями! Перейти на бег!
Подчинённые не заставили себя ждать и сразу кинулись вверх. И следом картинка на экране бешено затряслась, следуя за солдатами. Сто метров, пятьдесят, десять, выход.
Уже на поверхности командир командует:
— Гранаты, готовсь! Сколько есть… давай!!!
Лимонки, дробно застучав по металлическим ступеням, взорвались почти что одновременно. И при адском взрыве, туннель эскалатора, невольно превратился в этакую пневматическую пушку. Чудовищная, ударная волна, устремившись сразу в обоих направлениях, с бешеной скоростью, словно тараном, швырнула зазевавшихся «мертвяков», обратно, вниз, на бетонный пол, расплющив и разорвав на части. Иными же, теми, кто находился ближе к поверхности, выстрелило как из пушки и размазало по стенам и потолку. Камера это чётко зафиксировала: «Хотя лучше бы этого и не снимали — с содроганием подумал профессор Мирный, усаживаясь на стул».
Далее запись прерывалась и в кабинете, автоматически зажегся свет, освещая бледные и настороженные лица людей.
— Ну и как вам? — нарушая общую тишину, обратился Овчаренко к профессору.
— Да-с… — протянул тот в ответ. — Зрелище не для слабонервных. Честное слово, если бы я не знал точно, что такое возможно, я бы вам не поверил. Подумал бы, что вы мне решили показать, хорошо поставленный ужастик.
— Я бы на вашем месте и сам бы не поверил и как бы я хотел, чтобы вот это и впрямь было художественной постановкой, но… — генерал немного замявшись отложил дистанционный пульт. — Но это, самая настоящая реальность, чёрт бы её возьми. И нам с ней жить, и как-то бороться… — печально добавил он и положа обе руки на стол, поинтересовался, пронизывая взглядом Мирного:
— Ну-с, и какие у вас предположения по-поводу увиденного? Действительно ли, там, что-то ожило, или же всё-таки нет? Я вот, например, не верю ни в каких оживших мертвецов. Ну вот отказываюсь я верить. Поверить? Да для меня это равносильно сойти с ума, а у меня с головой, пока что всё в порядке. Или нет?
— Ну о каких оживших мертвецах, может быть речь, — всплеснул руками профессор. — Конечно же нет. Можете быть спокойны за свою голову, — успокоил он. — Люди, которых мы видели на записи… Как бы это сказать по проще… — Мирный в задумчивости почесал кончик носа. — В общем, они не были мертвы, они, грубо говоря — спали.
— Как это? — подавшись вперёд удивлённо спросил Овчаренко. А все остальные, сидящие за столом, следом недовольно зашуршали: «Как это спали? Ну даёшь профессор. Ну сказанул…».
— Так вы утверждаете, — после короткой заминки снова обратился он непосредственно к Мирному, — что все те люди просто спали? Что, вот так прям, собрались все вместе, залезли в метро и завалились там дрыхнуть, так что ли? — в кабинете послышался слабый смешок.
Профессор Мирный, как натура вспыльчивая, внутренне закипел. «Снова его перебили на полуслове, до конца так и не дослушав», и сдерживая растущие раздражение, цедя слова сквозь зубы, чтобы не раскричаться, ответил:
— Слово «спали», я произнёс в завуалированной форме, чтобы было понятнее. У вас же выработалась дурацкая привычка придираться к каждому моему слову и перебивать меня. — Овчаренко в ответ поднял обе руки на уровне груди, прося прощения.
На что профессор Мирный, недовольно фыркнул, но продолжил:
— Люди находившиеся в метро, были не живыми мертвецами, а мутантами. Хотя какие они уже мутанты, скорее я буду называть их так, как вы их прозвали — «мимикриды». Так вот. Если честно, то увиденное мной, было одной из самых удивительных возможностей «мимов». Я и не подозревал о чём-либо таком, — воодушевлённо докончил он фразу, оставив для кульминации лишь одно слово: — Летаргия, — чуть ли не выкрикнул он своё драгоценное слово и замолчал, наблюдая за реакцией.
