воспоминания, яркие, но похожие на сон.
Сейчас в ней не было ничего от той танцовщицы или той девушки. Она снова была ассасинкой, и ее волосы были туго заплетены и безжалостно спрятаны под тюрбан
— Не ассасинка, — нетерпеливо-резко возразила она. — Ассасины не одеваются в зеленое.
Он забрал у нее чашку и допил вино.
— Ты вырвала меня из глубокого сна и еще ожидаешь от меня ясного рассудка?
— Солнце встало час назад. Я устала ждать. — Она скрестила руки на груди. — Я хочу заключить с тобой сделку.
— Могу ли я…
— Нет.
Вопреки ей, он встал. Накинул какую-то одежду, пальцами причесал волосы. Он хотел было пойти на поиски завтрака, но нетерпение Марджаны было опасным. Он сел на подушку, поджал ноги и поднял брови:
— Ну?
— Сделка, — произнесла она. — Я освобождаю тебя из этого места, договариваюсь за тебя с Синаном и потом доставляю тебя туда, куда ты захочешь.
Из груди Айдана вырвался вздох.
— Что… почему…
— Сайида напомнила мне об искусстве приручать соколов.
Она сошла с ума. Или…
— Это шутка?
— Я не играю в такие игры.
— И не позволяешь этого другим. Именно так. И предлагаешь мне свершить мое отмщение.
— Почему нет?
Он положил ладони на пояс. В желудке бурлило вино. Он не мог заболеть лихорадкой, его племя не болело, но голова была легкой, лицо горело.
— Есть и цена. Не так ли?
— Так.
Его руки чуть разжались. Наконец-то проблеск смысла.
— Что же это?
— Ты.
Он уставился на нее.
— Ты, — повторила она. — В моей постели. Пока ты не удовлетворишь меня.
Он засмеялся. Она нет. Молчание затягивалось. Он подался вперед.
— Пока я не удовлетворю тебя? Это все?
— Этого достаточно.
— Что… если я… не…
— Ты полагаешь, что не сможешь?
Он оскорбленно выпрямился.
— Разве это такая высокая цена? — спросила она. — Я дам тебе то, чего ты больше всего желал. В ответ ты дашь мне то, чего я желала с тех пор, как впервые увидела тебя в Иерусалиме.
— А если я не хочу этого? Если я не хочу, чтобы меня покупали и продавали?
— Тогда ты глупец.
Он ударил по полу кулаками.
—
— Я ничего не знаю о любви. Я могу быть только тем, что я есть. Ты заключишь сделку?
— А чего будет стоить мне отказ?
— Ты будешь томиться здесь, пока не сдашься. А Синан тем временем продолжит преследовать твоих родственников.
Айдан почесал подбородок. Марджана смотрела на него. Он опустил руку.
— Дашь ли ты мне время подумать?
— До закатной молитвы.
Она дала это время неохотно, но все же дала, и щедро. Он не смог заставить себя поблагодарить ее. Он закончил одеваться, пока она сидела там, и оставил ее сидеть, устремив взгляд в ничто.
Он отправился всего лишь на вершину скалы. Марджана была достаточно мудрой, чтобы не последовать за ним ни телом, ни сознанием. Айдан оперся подбородком на колени. Он знал, что Сайида занимается внизу своими делами, а Хасан учится бегать. Марджана исчезла. Ее отсутствие для него было подобно головной боли.
Что, во имя Господа, заставило ее пойти на такую сделку? Одна ночь с ним, а в обмен так много: его свобода, его месть.
Прошлой ночью она пыталась соблазнить его. Она подошла к этому необычайно хорошо, до тех пор, пока не добилась успеха. А теперь, утром — это.
В Каркассонне она вызвала бы скандал.
Он улыбался, потом прикусил губу. Он должен был возмутиться. Разве он дамасская шлюха, чтобы продавать свое тело за какую бы то ни было цену?
Даже за такую.
Церковь назвала бы это смертным грехом.
Церковь называла его колдуном и сыном дьявола.
По вере ислама даже отродье дьявола могло войти в рай.
Он обхватил голову руками. Размышление было искусством, в котором он никогда не был силен. Он слишком хорошо умел действовать.
Голова его поникла. Нет. Он должен думать. Джоанна…
Джоанна, которую он любил, которая носила его ребенка…
Джоанна, которая была женой другого мужчины.
Было ли в этом мире хоть что-нибудь чистое и простое?
Он вызвал в памяти ее лицо, ощущение ее плоти под его руками, ее запах, когда она взяла его в свою постель; яркость ее крови, струящейся из-под клинка Марджаны. Все это было человеческим. Любимым, но человеческим.
А он не был человеком. Даже наполовину. Здесь, в пустыне, в своей волшебной темнице, он знал это без надежды избежать этого знания. Человек взял бы то, что ему предлагают, и обратил бы это к собственной выгоде, и не тревожился бы, что предает свою возлюбленную. Разве она уже не предала своего мужа?
Она могла бы понять. Не простить, быть может; она не была настолько святой. Но она увидела бы логику в этой сделке, предложенной Марджаной. Женщины — ужасающе логичные создания; даже смертные женщины.
А он… чего он хотел…
Он хотел их обеих.
Да. Даже Марджану. Прекрасную, смертоносную, неумолимую Марджану, которую он разучился ненавидеть.
Но взять ее так, как она приказывает; позволить ей взять себя…
Он взлетел в небо.
Когда солнце село, он вернулся в пещеру. На его халате было несколько новых дыр, ветер спутал его волосы. Он слегка хромал. Он задержался у источника, чтобы напиться, меряясь взглядами с пустынным ястребом, присевшим отдохнуть на смоковницу.
Его уже ожидала еда, но Сайида с Хасаном легли в кухне и не показывались оттуда. Что Сайида думала о происходящем, Айдан не хотел знать. Он, как обычно, искупался, с проклятиями распутывая волосы, а после нарочно снова натянув рваный и пыльный халат. Есть ему не хотелось, но он выпил чашу вина. Наполнил ее снова, и снова.
