Масиафа.
Его посадили на мула, и это отнюдь не было знаком расположения: мул был низеньким и упрямым даже для своего племени. Айдан мало что мог поделать со своими длинными ногами, но он мог добиться послушания от животного. Мул повез его, выказывая всего лишь легчайшее недовольство. Айдан согнул колени так, что они возвышались над передней лукой седла, расслабился и позволил посланцам атабека сопровождать его в цитадель. Ему доставляло удовольствие видеть, насколько его беззаботность раздражала их и внушала им тревогу.
— Франки, — пробормотал один из них.
Другой сплюнул, попав прямо на кончик хвоста мула.
Айдан показал им свои прекрасные белые зубы. Он позволил им понять, что эта улыбка не была человеческой. Слишком много зубов, слишком белых, слишком длинных и слишком острых.
Если бы цитадель находилась в нескольких форлонгах дальше, он довел бы псов атабека до поистине восхитительного состояния. Поскольку, раз уж они разглядели зубы, они должны были заметить и выражение лица, бледность кожи, мерцание глаз. И то, какими эти глаза были…
Даже и теперь их собственные глаза выкатились и побелели, и посланцы атабека начали поминать более древних богов, чем Аллах. К последней ступеньке ведущей наверх лестницы они подошли, тяжело дыша, и отнюдь не от усталости, и с радостным облегчением передали Айдана страже цитадели. Те все до единого были турками в черных ливреях. Айдан был спокоен, словно тигр на цепи. Пожалуй, мудрее было бы проявить страх или хотя бы опасение. Но Айдан не был мудрым созданием.
Его заставили ждать, и ждать долго. Он переносил это терпеливо. Это была битва, а он знал, как важно вовремя нанести удар в битве. Он развлекался, разглядывая людей, проходивших туда и сюда через приемную, в которой он сидел. Большинство из них, видя его одежды, принимали его за выходца из пустынного племени. Кое-кто дивился, видя при нем стражу. Бандит, делали они вывод; преступник, приведенный на суд. Он отпугивал их своей улыбкой; сидел, развалясь, там, где ему было велено сидеть, и сочинял хулительную песню на Повелителя Ассасинов. Самое убийственное из бардовских искусств на удивление хорошо вписалось в восточные обычаи; а арабский язык был воистину Божьим даром для знатока проклятий.
У него не было так легко на сердце с самого турнира в Акре. Битва — вот что ему было нужно. Лицезрение прямого противника; сладкий вкус опасности. И все это было здесь. Айдан почти пожалел, что не облачился в свои почетные одежды. Имя Саладина в этом месте произносили отнюдь не с любовью. Человек, который носил это имя на своем рукаве, мог нарваться здесь на столько стычек, сколько мог пожелать.
— О чем ты поешь? — спросил кто-то.
Айдан повернул голову. Одна храбрая душа проникла сквозь стену стражи. Очень юная душа. Возраста Балдуина; возраста Тибо. По счастью, этот юноша не был похож ни на того, ни на другого. Он был турком, красивым с точки зрения своего народа, но на взгляд Айдана — пухлым и нежным; одет юноша был просто, как слуга. Но ни один слуга не был наделен столь высокомерной осанкой.
— О чем ты поешь? — повторил юноша, отчетливо и повелительно.
— Непристойности, — ответил Айдан, — вряд ли подходящие для юных ушей.
— Кто ты такой, чтобы судить об этом?
— А кто ты такой, чтобы спрашивать меня?
Узкие глаза мальчишки расширились. Было ясно, что никто доселе не осмеливался так обращаться к нему. Он отбросил за спину блестящие от масла косы.
— Я принц Исмаил. А кто ты?
— А, так ты тоже сын короля? Значит, нас здесь двое таких.
— Как можешь ты быть сыном короля?
— Так же легко, как и ты.
— Ты дерзок, — сказал принц Исмаил, словно бы для того, чтобы самому поверить в это.
— Я только возвращаю то, что дали мне. Неудачно, если ты согласен. Я полагаю, что я дурно воспитан.
— Я тоже считаю, что ты дурно воспитан, — согласился мальчик. — Почему ты не сказал мне свое имя?
— Ты не дал мне такой возможности. Мое имя — Айдан.
— Что это за имя?
Айдан рассмеялся:
— А что за имя — Исмаил? Я прибыл из Райаны, где все носят имена, подобные моему. У меня есть и другие имена, которые, быть может, понравятся тебе больше. Меня еще зовут Латан, по моему отцу, и Герейнт, в честь брата моего отца, и Михаил, поскольку я должен был носить христианское имя, и…
— Ты христианин? — Таким тоном можно было бы спросить, не рогатый ли он дьявол.
— Я еще хуже. Я франк.
Айдан и не думал, что эти глаза могут распахнуться еще шире. Они были почти круглыми, черными и блестящими, как оливки, и совершенно не испуганными.
— Франк. — Исмаил осторожно перевел дыхание. — Так вот как выглядят франки. Твои волосы не того цвета. Они должны быть желтыми.
— Райане темноволосы. Мы черные кельты, как видишь. Те, кого ты подразумевал — это действительно франки, и еще норманны. Мы же древний народ, народ, который они пытались скинуть в море.
Это не значило ничего для сельджукского принца, чьи родичи по-прежнему носились по диким просторам восточных пустынь: это они вытесняли кого-то, и не были вытесняемы никем. Он смотрел на Айдана, как смотрят на экзотического зверя в клетке, и восхищенно вздыхал. Он явно долгое время не получал такого развлечения.
— Теперь я понимаю, почему у тебя нет хороших манер. Ты просто не знаешь ничего. Тебе следует научиться, если ты хочешь, чтобы твоя шкура оставалась целой. Мой атабек очень строг.
— Быть может, он делает исключение для принцев.
— Но понимаешь, ты ведь не настоящий принц. Настоящие принцы цивилизованы.
— Правда? — переспросил Айдан. — Это значит быть цивилизованным? Оскорблять чужестранцев?
— Я думаю, ты безумен, — произнес Исмаил, как будто это объясняло все.
— Спасибо, — отозвался Айдан.
— Безумец, — повторил Исмаил и подался ближе. — Почему у тебя такие глаза?
Айдан бессознательно маскировал их; но теперь по своей воле широко открыл и улыбнулся:
— Я с такими родился.
— Ты человек?
— Нет.
Исмаил кивнул, как будто он ожидал этого. Айдан был уверен в этом. Мальчишка был простодушен. Не идиот, конечно, и не тупоумный, но в чем-то развитый не в должной мере. Его научили, когда надо быть осторожным, но по нему это не было заметно. Он рассматривал Айдана с открытым и бесстрашным восхищением.
— Франки очень странные, — промолвил он.
— Я странный даже для франка.
— Должно быть, ты хорошо видишь в темноте.
— Очень хорошо, — согласился Айдан.
— Мне хотелось бы тоже видеть так, — сказал Исмаил. — А ты умеешь колдовать? Моя няня говорила мне, что франки — колдуны и получают свою силу от Иблиса. Ты раб Иблиса?
— Конечно, нет, — возразил Айдан, но без гнева. — Последнее из моих имен — это имя архангела, который поверг его. Я не намерен склоняться перед ним.
Исмаил был разочарован.
— Люди всегда говорят о магии, но никто ничего не умеет. Некоторые притворяются, но я вижу, что это все обман.
