Марджана вскочила. Она немедленно упала снова и увлекла за собой Сайиду. Во второй раз она двигалась медленнее, и села, держась руками за голову. Очень осторожно она разжала руки. Кажется, голова осталась на своем месте; Марджана глубоко вздохнула.
— Борода Пророка! Девочка, если бы я любила тебя чуть меньше, я спустила бы с тебя шкуру за это.
— Приди и возьми. Маймуну достанется остальное.
Марджана схватила ее за руку. Даже после долгого сна и лекарства ее руки были нечеловечески сильными.
— Он заставил тебя страдать из-за меня? Скажи мне!
— Он даже не знает, что ты здесь. И не узнает, пока мы не подготовим все как следует. Сможешь ты сыграть бедную родственницу, которую прогнал муж? Ты будешь надевать покрывало, когда он будет близко, и скрывать волосы.
— Что хорошего из этого выйдет? Женщины узнают меня.
— Они узнают достаточно правды, чтобы заставить их замолчать. Фахима уже знает все.
Марджана покачала головой.
— Я должна уйти. Мой господин ждет. Охота началась. Она не должна затронуть Масиаф, я давно уверилась в этом, но франк может оказаться сильнее, чем я думаю. Я отдыхала здесь более, чем достаточно.
— Разве ты не можешь сделать все необходимое, не выходя отсюда? Ты говорила мне об охранной магии. Ничто не призывает тебя вернуться в когти к твоему господину. — Хватка Марджаны разжалась; Сайида взяла ее за руки. — Останься по крайней мере до тех пор, пока не пройдет твое горло.
— Я не могу.
— Тогда на день. Или на два. Хасан вчера сказал слово. Это было твое имя. Разве ты не хочешь услышать это сама?
Марджана распознавала шантаж, когда слышала его. Она нахмурилась, но ответила:
— На день. Не больше. Чтобы оправиться от того яда, которым ты меня напоила.
Для начала и это сойдет.
— Для завершения, — возразила Марджана, подслушав ее мысль. — А сейчас — где там твой красноречивый сын?
27
Айдан покинул Крак ранним утром, отдохнувший, если и не полностью излечившийся, и сосредоточил внимание на своем пути. Жиль провожал его до самых границ земель госпитальеров, как на случай встречи с разведчиками госпитальеров, так и ради компании. Черная накидка с белым крестом резко выделялась среди алых ливрей мамлюков, но Жиль ехал спокойно, пробуя свою арабскую речь на айдановых сорвиголовах и покоряя их сердца с искусностью, которой даже принц отдал дань уважения.
На границе между землями госпитальеров и Масиафа стоял древний верстовой столб, на нем было вырезано имя забытого прокуратора, истертое временем и непогодой так, что его трудно было прочесть. Возле него Жиль натянул поводья. Остальные остановились, чуть растянувшись, и посмотрели на него.
— Лорд принц, — сказал госпитальер. — Быть может, вы передумаете хотя бы сейчас? Этот безумец уже причинил леди Маргарет весь вред, какой только мог.
— Нет, брат, — ответил Айдан. — Это не так. Сын ее дочери отдан на воспитание в местность неподалеку от Акры.
— Но ведь младенцу…
— Он не остановился перед убийством ребенка и женщины. Почему он должен колебаться перед тем, как убить младенца? Или хуже. Забрать его; похитить его. Вырастить его ассасином.
Жиль ударил себя по бедру бронированным кулаком.
— Дьявол тебя побери! Султан Сирии со всеми своими армиями не смог даже попробовать на прочность силу Масиафа. А ты с дюжиной подростков и кучкой костлявых верблюдов… Он съест вас живьем.
— Быть может, нет, — ответил Айдан. — Он может позволить мне войти, чтобы посмотреть, насколько забавным я могу оказаться.
— А потом?
Айдан пожал плечами.
— А потом Господь поведет меня. Или дьявол, если вам угодно. Вы забыли, кто я такой.
— Я помню, что у него тоже есть нечто подобное.
— Она из плоти и крови, так же, как и я. — Айдан растопырил пальцы перед лицом госпитальера. — Эти пальцы уже оставили на ней метку. Кто сказал, что я не смогу завершить то, что начал?
Жиль молчал несколько долгих секунд, пристально глядя Айдану в лицо. Потом поднял руку и перекрестил его.
— Господь да будет с тобой, друг мой, и да приведет он тебя вновь домой.
Айдан склонился перед его благословением.
— Господь да хранит тебя, друг мой, — ответил он.
Он оглянулся один раз прежде, чем дорога сделала поворот, огибая выступ скалы. Жиль сидел на своей смирной лошади возле верстового столба. Шлем был у него на голове; он был безликим силуэтом, рыцарем из камня и стали. Айдан вскинул руку. Рука в кольчужной перчатке поднялась в ответ. Айдан отвернулся прочь, лицом к ассасинским землям.
От Крака до Масиафа было не очень далеко. Если была спешная необходимость, верховой мог проехать это расстояние за день. Айдан решил этого не делать. Это не была трусость. Он был слабее, чем ему хотелось, и благоразумнее, чем следовало быть безумцу. По мере продвижения путь становился все круче, превращался в узкую горную дорогу, то проходившую между двумя высокими скальными стенами, то тянувшуюся по краю обрыва. Айдан ехал осторожным шагом, простирая силу настолько, насколько мог себе позволить, дабы она могла предупредить его об опасности.
С приближением вечера он приказал остановиться. Дорога стала шире, и была достаточно ровной, чтобы устроить лагерь; корма для животных тут было мало, но верблюдам должно было хватить. Лагерь раскинули быстро, не стали зажигать огня, и поставили стража на скале над лагерем — это был Дилидрим, вытянувший самую короткую соломинку. Он счел это достойной долей, но захватил с собой одеяло, потому что ветер уже нес холод.
— Но думаю, тебе не должно быть особо уютно, — предостерег его Арслан. — Если ты заснешь, а у нас из-за этого будут неприятности, я съем на обед твою печень, если ассасины оставят от нее хоть что- нибудь.
Айдан, не страдавший людской тугоухостью, проглотил улыбку. Она перешла в гримасу. Ему следовало задержаться в Краке подольше. Здесь он мог признаться в этом, себе и никому более. Один только день должен был восстановить его силы.
Еще один ночной сон будет достаточно полезен. Айдан завернулся в плащ и одеяло. Бок ему грел Тимур, ноги — Ильхан. Немного погодя Айдан и сам смог согреть все остальное.
Для невежд они были отменно осторожны. Марджана, тень среди теней камня, осмотрела их расположение. Он находился в середине, где и положено быть благоразумному предводителю, и для ее глаз горел ярче, чем костер, которого они так мудро не стали разжигать, но более тускло, чем помнилось ей. Что ж: проход сквозь границы круга запрета дорого ему стоил.
И этот же проход наконец-то дал ей повод вырваться из Дамаска, из слишком долгого блаженного безделья. Сайида и Фахима вместе прятали ее от напыщенного дурака, доставшегося Сайиде в мужья. Единственным его достоинством было то, что Сайида любит его. Если бы не это, Марджана давно бы уже научила его оказывать уважение жене.
Когда она закончит свои дела, надо будет все же заняться этим обучением. Мягко, сдерживая свой характер. Ведь был еще и Хасан. У мальчика должен быть отец, хотя бы и ужасно воспитанный.
