Корреспондентка популярной газеты задала вопрос старшему следователю по особо важным делам подполковнику юстиции Артуру Егиеву:
— Между первым и вторым взрывами разница около двух минут. Что можно успеть сделать за это время?
— Единственное, что некоторые успели сделать, — это натянуть на себя «идашки» (индивидуальный дыхательный аппарат), а те, кто в последних отсеках, успели перебраться в девятый. Люди в первых отсеках были живы очень недолгое время. Быстрая смерть.
А вот в седьмом отсеке уцелели и стекла на приборах и даже некоторые лампы дневного света. Уцелели люди, которые потом вынуждены были перейти в девятый отсек, отсек-убежище, который оказался дьявольской западней. Судебно-медицинская эскпертиза доказала со всей определенностью: в корме подводники группы капитан-лейтенанта Колесникова жили не более восьми часов. За это время трое из них успели написать свои прощальные записки: сам Колесников, капитан-лейтенант Аряпов и старший мичман Борисов.
«…В четвертом отсеке моряки были одеты в средства индивидуальной защиты, в подводные костюмы, которые позволяют некоторое время дышать автономно, — сообщали следователи. — Все тела располагались головой в сторону пятого отсека, то есть создается впечатление, что они пытались перейти туда».
Здесь нужно внести уточнения. В те последние две минуты никто из носовых отсеков не устремлялся в кормовые. Все действовали так, как предписывает главный подводницкий закон: никто не имеет права покинуть аварийный отсек без команды. Скорее всего, сразу же после первого взрыва в отсеках стали вспыхивать короткие замыкания. Ведь электросети «Курска» были под напряжением. Эти «пожарчики» начали тушить так, как предписывают в таких случаях корабельные расписания. Люди первым делом натягивают индивидуальные дыхательные маски.
Пока непонятно, каким образом в четвертом оказалось восемнадцать человек — на шесть больше, чем положено по боевой тревоге. Быть может, «нештатная ситуация» в первом отсеке застала экипаж по «готовности-два, подводная», и тогда моряки бежали в носовые отсеки из пятого-бис, но не успели преодолеть четвертый? Второй взрыв накрыл их всех своей чудовищной мощью, избавив от тех мук, которые выпали тем, кто уцелел в корме. Возможно, именно взрывная волна и швырнула обитателей четвертого отсека головой к пятому.
С большим трудом приоткрываются детали подводной трагедии… Споры вокруг нее не утихают и вряд ли когда-нибудь стихнут.
«А были ли стуки из отсеков?» — все еще сомневаются многие читатели газет.
— Наверняка были, — отвечает мичман запаса Василий Перелевченко, оказавшийся однажды сам в подобной же стальной западне на затонувшей атомной подводной лодке К-429. — Я сам выстукивал в корпус морзянку, пока рука не онемела…
В одной из газет приведен такой «аргумент»: «Статистика показывает: за тридцать лет в мире зафиксировано двадцать столкновений атомных подводных лодок. И ни одна из них не погибла при этом, боезапас от столкновений не взрывался, все лодки своим ходом возвращались на базу…» Замечательное суждение: эка невидаль — сталкивались атомоходы и будут сталкиваться, делов-то… Ничего страшного. Но есть не менее замечательная пословица раз на раз не приходится. И есть убийственный факт, приведенный другой столичной газетой: житель Подмосковья тридцать лет использовал в качестве наковальни старую авиабомбу времен войны. А на тридцать первый год под ударом его молотка она рванула…
После подъема «Курска» и визуального изучения повреждений легкого корпуса версия столкновения снова вышла на первый план. О том, что она наиболее вероятна, сообщил во всеуслышание человек, на которого в большей степени, чем на других членов Комиссии, был наложен обет молчания, начальник Экспедиции Особого Назначения Герой России вице-адмирал Михаил Моцак:
— Была зафиксирована масса косвенных признаков наличия в непосредственной близости от аварийного «Курска» второго подводного объекта, также, возможно, аварийного. «Петр Великий» зафиксировал этот объект гидроакустическими средствами. Это было зафиксировано визуально людьми, которые пытались вытащить из воды аварийные буи…
— Иностранные?
— Ну, аварийная раскраска практически у всех одинакова, а наш буй до сих пор находится на корпусе «Курска».
— Почему найденный буй не был поднят? Ведь он мог бы являться доказательством столкновения.
— Буй удерживался кабель-тросом на глубине трех метров. Фактически он как бы висел на якоре. Этим якорем могло быть что угодно.
— В том числе другая подводная лодка?
— Да. И когда офицер попытался подцепить буй багром, у него это не получилось. К сожалению, дальнейшие обстоятельства привели к потери буя из-за ухудшения погоды. К вечеру 13 августа наши летчики на расстоянии примерно 18 миль к северо-западу от «Курска» зафиксировали всплывавшие топливные пузыри. Потом противолодочные самолеты обнаружили уходящую из Баренцева моря подводную лодку. Такой же вылет был сделан на следующие сутки, чтобы подтвердить местонахождение этой подлодки, и по всем каналам сигнал наших гидроакустических буев был прицельно подавлен системой подавления «друзей» из НАТО.
— Почему же обнаруженный «подводный объект» был потерян — причем такими кораблями, как «Петр Великий», «Адмирал Чабаненко», которые специально предназначены для поиска подводных лодок?
— Я, как начальник штаба флота, признаю, что это упущение. «Петр Великий», когда обнаружил затонувшую подводную лодку и зафиксировал при этом второй подводный объект, своей главной задачей считал наведение в кратчайшие сроки на «Курск» сил спасения. Может быть, это было неправильно. В этой ситуации надо было выполнять и задачу спасения, и задачу выявления истинной причины катастрофы. Наша главная задача была доставить к месту катастрофы корабль — носитель спускаемых аппаратов и суметь состыковать спускаемые аппараты с людьми в лодке, которые стучали.
— Кстати, звучали заявления, что это были технические стуки.
— Здесь ситуация была сложная. При исходном обнаружении мы зафиксировали два источника стуков: технические и ручные. Технические через некоторое время пропали, да так и не стучат наши станции. А по поводу ручных мое личное мнение, что, может быть, двадцать три человека в девятом отсеке и погибли через восемь часов после катастрофы, уже тогда, когда отсек был затоплен. А в 5-м и в 5-бис отсеках могли и дальше оставаться живые моряки, которые продолжали стучать. И последние стуки мы слышали в 11.00 14 августа.
Это интервью, опубликованное в газете «Известия» 17 ноября 2001 года, вынужден был прокомментировать вице-премьер Илья Клебанов:
— Прямых доказательств столкновения у нас нет, — заявил глава Правительственной комиссии. — Косвенных доказательств — достаточно много. Станут ли они моментом истины, покажет время… Я лично опрашивал дежурные команды крейсера «Петр Великий», которые видели в море аварийный буй. Они подтвердили, что на месте трагедии было обнаружено масляное пятно. По моей просьбе матросы и офицеры сделали рисунки увиденного, которые вошли в материалы следствия.
«Масляному пятну», всплывшему на месте трагедии, даже как косвенному доказательству, грош цена. О нем, без результатов анализа этого масла — чье оно: российское или иностранное — и упоминать бы не стоило. После таких повреждений, какие получил «Курск», нет ничего удивительного, что на месте трагедии возникло масляное пятно. А вот буй — дело серьезное. Это визитная карточка любой субмарины. Родной буй «Курска» остался на его корме рядом со злосчастным аварийным люком.
Я не раз встречался с командирами наших подводных лодок, переживших подводные столкновения с американскими субмаринами. Один из них — командир ракетного атомного подводного крейсера стратегического назначения К-407 («Новомосковск») капитан 1-го ранга Андрей Булгаков живет в Обнинске. Вот что он рассказал:
— Это случилось за три дня до возвращения с боевой службы. Примерно в том районе, где погиб
