темный страх, и они побросали свои дома и поля, бежав подальше на Запад.
– И нам довелось слышать, – сказал хоббиту Глоин, – что прошлой осенью из Мории ушли последние тангары.
Вид этой мрачной местности тяжело действовал на всех. В отряде теперь была лишь одна мысль – дотянуть до спасительных Ворот. Люди уже не столь явно выражали свое нежелание идти внутрь. Фолко готов был поклясться, что все они не прочь поскорее укрыться за несокрушимыми морийскими стенами.
Наступила середина мая; Сйранона, вившаяся неподалеку от Тракта, стала заметно уже и быстрее – они приближались к ее истоку.
И исполины Туманных Гор уже давно закрывали им весь восход – прямо перед ними высилась громада Карадраса, Багрового Рога на Всеобщем Языке, памятного Фолко и Торину по описанию попытки перехода Хранителей через перевал.
Как-то вечером Фолко и Торин завели речь о том, кто может сейчас раскачивать Средиземье и что из этого может получиться.
– Хорошо, допустим, что кто-то из людей, – рассуждал вполголоса Торин. – Смелый, ловкий, удачливый… Пусть даже кто-то из ангмарских вожаков. Железной рукой выбил из разбойничков их вольности, вступил в союз с порождениями Могильников, начал пограничную войну. Но что же из того?! Еще год-два, терпение Наместника лопнет, устроят большой поход на Ангмар – и что тогда?! Кое-какое войско он, конечно, выставит, но чего стоят его разбойники, мы уже видели – вмиг разбегаются, чуть на них посильнее надавишь. Много ли с такими навоюешь?! Только и годятся купцов обирать.
– А что ты говорил про сито?! – напомнил другу Фолко.
– Про сито?! Так ведь никто ж не знает, что можно собрать и можно ли вообще! Нет, ратной силой Арнор не одолеть, хоть и не очень нравится мне эта их выдумка: “каждому – свое”.
– А если он найдет себе союзников на востоке?! – напомнил Фолко.
– На востоке! – Гном пренебрежительно свистнул. – Там, во-первых, и так каждый с каждым воюет – вспомни, что Теофраст говорил, – а во-вторых, тут уже дело большой войной пахнет! Тут и Гондор в стороне не останется, и Рохан. Да уж и гномы, пожалуй, тоже! А чтобы со всеми нами справиться, знаешь, какое войско нужно?! Нет, не разбить нас так просто! Вот погоди, к следующему году лесных молодцов еще больше поприжмут – посмотрим тогда, что произойдет.
И – удивительное дело! – Торин сумел почти что успокоить хоббита. Они проговорили до тех пор, что пора уже было идти на пост. Наступило двадцатое мая.
Глава третья. ВОРОТА МОРИИ
Дорога подходила к концу. С каждым днем они приближались к Воротам Мории, по расчетам Глоина и Двалина, пути им оставалось на три-четыре перехода. Неведомые преследователи вроде бы оставили их в покое или просто держались на почтительном расстоянии. Люди казались Фолко чуть растерянными, гномы, напротив, сосредоточенными и решительными – между делом они проверяли и вострили кирки и зубила; откуда-то из глубин их поклажи появились камнетесные молотки. Торин произвел учет всех запасов и объявил, что пришла пора подтягивать пояса, если они не хотят голодать в дальнейшем. Местность вокруг стала еще тоскливей от обилия брошенных домов и опустевших деревень – только за последние два дня друзья насчитали их около десятка. Они по-прежнему соблюдали все возможные предосторожности, но все вокруг оставалось спокойно.
Фолко только теперь стал всерьез задумываться, что же он, собственно говоря, намерен делать в Мории и не лучше ли остаться с людьми наверху; настроение у него вновь испортилось. Он почти каждую ночь старался вызвать в мыслях образ Гэндальфа или Радагаста, но тщетно. Его помыслы словно затягивал какой-то серый липкий туман; в нем тонули воспоминания, и хоббит вдруг с удивлением признался себе, что с трудом припоминает лицо Милисенты. Он еще более привязался к своему оружию; Малыш не прекращал своих занятий с ним, и, надо сказать, юный и ловкий хоббит достиг немалых успехов. Прошлое начинало подергиваться дымкой, будущее было смутно и непроглядно, в настоящем же приходилось рассчитывать только на себя да на холодную сталь, что так ладно лежит теперь в руках! Владение оружием делало его сильнее, и он был благодарен ему за это, словно живому существу.
По его расчетам, выходило, что наступило уже двадцать восьмое мая, когда они с Торином оказались вместе чуть впереди остального отряда, вставшего для полуденного привала. Вместе с гномом они шарили по окрестностям, отходя довольно далеко в стороны, – Торин пытался разыскать хотя бы следы наблюдавших за ними; он никак не мог смириться, что до сих пор не захватил никого из них. Сперва хоббита занимало это ползание по окрестным кустам согнувшись в три погибели, но по мере того как время шло, а содранные колени и расцарапанные сучьями руки давали знать о себе все настойчивее, желания заметно поубавилось, и когда гном полез в какую-то уж слишком заросшую колючим кустарником ложбину, хоббит решительно взбунтовался и заявил, что подождет его наверху.
Торин скрылся в зеленом сплетении; некоторое время до хоббита доносился громкий треск ломаемых веток, постепенно отдалявшийся; радуясь отдыху, Фолко присел прямо на землю, привалившись спиной к сплетению ветвей разлапистого боярышника. Прошло несколько минут, Торин не появлялся. Хоббит встал, прошелся взад-вперед по небольшой поляне, на которую они вышли незадолго до того, как расстались. На другом ее конце рос могучий граб; на коричневой коре виднелся уродливый каповый нарост, и Фолко, отчасти из озорства, отчасти повинуясь неясному желанию, метнул в него нож: сталь скрипнула, плотно вонзившись, и в ту же секунду хоббит услышал позади себя слегка насмешливый и показавшийся ему знакомым голос:
– Неплохо, почтенный хоббит, очень неплохо… Зачем?!
Прежде чем Фолко смог вспомнить, где он слышал этот исполненный скрытой силы голос, он с ужасом понял, что “зачем” предваряет его желание взяться за оружие: дескать, тянись, не тянись – тебе уже все едино… Фолко обреченно обернулся, слишком ошеломленный, чтобы обдумывать свои действия.
В дальнем конце поляны виднелась полузаросшая тележная колея; на ней стояли двое, ветки кустов еще слабо колыхались за их спинами. Фолко вздрогнул и едва сдержал крик.
Прямо перед ним, в каком-то десятке шагов, положив руку на рукоять длинного меча, застыл в напряженном ожидании горбун Санделло. Он глядел на Фолко холодно, беспощадно и равнодушно. А рядом с ним в видавшем виды длинном серо-зеленом дорожном плаще, скрестив на груди руки, стоял высокий, статный человек с ровной русой бородкой и такими же длинными, ниспадающими до плеч волосами. Его губы чуть улыбались, под густыми бровями – левая была чуть выше правой – он не мог различить цвета его глаз; но в них угадывалась непознаваемая прочими воля, идущая своими собственными путями. Этот взгляд приказывал – и ему повиновались; было приятно повиноваться его обладателю… Черты лица этого человека были правильно соразмерны – высокий лоб, гладкие скулы, ровная, точно прорубленная, линия губ, придававших ему открытый и гордый облик. Плащ скрадывал его фигуру, но чувствовалось, что он наделен немалой силой, не выставленной напоказ, а скрытой до времени под невзрачной одежкой странника. Меча у него не было, И лишь когда он сделал шаг и плащ чуть распахнулся, хоббит заметил висящий на широком кожаном поясе длинный прямой кинжал.
Многое вспыхнуло в тот миг в памяти Фолко: и Пригорье, и Аннуминас, и корчма, и старый хронист, – и он понял или догадался, что перед ним – Олмер, золотоискатель из Дэйла?!
Он замер в растерянности, не зная, что предпринять – бежать ли, орать “караул!” или хвататься все же за меч?!
Олмер, похоже, понял это. Шагнув вперед, он дружелюбно улыбнулся хоббиту, повернулся к Санделло и, покачав головой, сказал с легкой укоризной в голосе:
– Нет, Санделло, нет. Не превращай ремесло в привычку…
– Повинуюсь! – прохрипел горбун, склоняясь еще больше и не сводя с Олмера завороженного взора.
В нем были такая преданность и доверие, что Фолко невольно подумал о том, что старый хронист ошибался. Такое не купишь ни за какие деньги…
– Не надо давать волю страху, почтенный хоббит, – продолжал тем временем Олмер, поворачиваясь к хоббиту. – Не каждый встречный даже в наше время – грабитель, ты, я вижу, совсем перестал доверять даже самому себе. Иди сюда, не бойся, мы не причиним тебе зла, клянусь Великой Лестницей!
И Фолко подчинился. Он действительно не боялся больше; он как-то сразу поверил Олмеру, хотя внутри
