пони через завал. Вскоре они въехали на лизавший подножия гор степной залив. За ним на холме виднелись рощи, но вокруг уже начиналось царство трав. Здесь широкие степи Энедвэйта карабкались вверх по пологим склонам далеко оттянувшихся на запад предгорий Туманных Гор, стесняя выше горные леса, и здесь лежала страна тех, кого хроники Средиземья именовали дунландцами, а как называли себя сами горцы, по-прежнему никто не знал. Помня предостережения Теофраста, Торин удвоил осторожность. Вскоре они миновали пограничный знак – резной деревянный столб, потемневший от дождей и ветров, покрытый изображениями оскаленных волчьих морд.
На холмах кое-где стали заметны какие-то низкие бревенчатые постройки, а возле неширокой речки в долине между двумя грядами путники увидели небольшое селение: они обошли его за добрую лигу – деревня казалась отнюдь не мирной. Десятка два молодых мужчин упражнялись за околицей в стрельбе из лука и метании копья; мало кто возился на своих огородах – люди толпились на улицах, словно что-то оживленно обсуждая; ветер доносил до притаившихся в укромном месте гномов и хоббита гул встревоженных, взбудораженных голосов. Они не могли понять ни слова, но в настроениях обитателей деревни ошибиться было невозможно.
Несколько часов спустя из деревни выехали семь всадников на коренастых рабочих лошадях, следом шли одиннадцать пеших, за которыми ползло две телеги, запряженные парой тяжеловозов. Пехота шла с длинными, смахивающими на корыто щитами; над головами были подняты короткие толстые копья. Всадники имели небольшие круглые щиты с острыми коваными шипами в центре и копья, более длинные и тонкие, чем у их пеших товарищей. Провожать отряд высыпало, наверное, все взрослое население деревушки-в ней оставалось еще немало крепких мужчин и молодых парней.
– Куда это они направляются, хотел бы я знать, – проворчал Торин, провожая небольшой отряд дунландцев отяжелевшим взглядом.
После этого они сочли за благо обойти стороной эту не показавшуюся им особенно гостеприимной землю и в тот же день продолжили путь, повернувшись спиною к горам. На третий день рубежи Дунланда остались далеко на юге, за надежно укрывавшими путников завесами дубовых рощ.
Было уже за полдень, когда почти полностью заросшая лесная дорога вывела их на широкую поляну, с которой они увидели полуразвалившийся мост над тихой речкой, на другом берегу дорога круто поднималась в гору.
– Дурная дорога какая-то, – проворчал Малыш. – Ведет тебя такая, ведет, а потом глядь – и ты уже в такой дыре, что поди знай как выбираться. Торин, откуда здесь дорога-то взялась?
– Ты кого спрашиваешь? – не поворачиваясь, бросил Торин. – Яееторил, что ли? Мы сейчас идем как надо, завтра сворачиваем к югу, а там и Тракт недалеко.
– Помоги нам Дьюрин до Тракта целыми добраться, – не унимался Малыш. – Лесом надо было ехать! Того и гляди, налетят…
– И нос тебе откусят, – буркнул Торин.
– И тишина здесь… слишком уж тихая, – продолжал Малыш, вертя головой.
Неожиданно он натянул поводья и, остановившись, принялся торопливо надевать доспехи. Торин хмыкнул, пожал плечами и повернулся к хоббиту.
– Ты ничего не замечаешь, Фолко?
Хоббит развел руками. Торин еще раз глянул на вооружившегося с головы до ног Малыша, что-то проворчал, махнул рукой и, в свою очередь, стал натягивать кольчугу. Примеру друзей последовал и Фолко, хотя и не разделял тревоги Малыша.
Миновав старый мост, хоббит послал было своего пони вперед, когда внезапно его остановил негромкий, едва слышный оклик Малыша, задержавшегося на серых древних бревнах:
– Эге!.. Вот так штука!
Торин и Фолко поспешили к нему. Малыш сидел в седле, низко наклонившись, и пристально разглядывал что-то между копыт своей лошадки. Присмотревшись, хоббит увидел, что в этом месте подгнивший и заросший мхом край бревна разбит, выкрошились темно-коричневые кубики, словно туда сильно ударили чем-то острым – причем совсем недавно. Они молча переглянулись, и Торин словно невзначай потащил из-за пояса топор.
– Здесь кто-то проехал. Может, вчера, может, еще раньше, но по мосту прошел верховой, – заявил Малыш, разгибаясь и, в свою очередь, обнажая оружие. – Тронулись, что ж мы здесь на виду торчим…
Осторожным шагом они въехали на гору и приостановились, чуть не достигнув гребня, чтобы осмотреться и в то же время не маячить на фоне неба. Их глазам открылась заросшая высокой травой некошеная поляна; справа она обрывалась к реке, а слева тянулось мелколесье, кое-где выбросившее вперед языки молодого ольшаника. Совсем рядом с дорогой, над самым обрывом, стоял большой черный камень сажени полторы в высоту и две в ширину. Дорога спускалась круто вниз, и примерно в миле от них вдоль обочины стояли странные приземистые дома с пологими односкатными крышами. Несколько минут друзья молча разглядывали необычное поселение, казавшееся пустым и безжизненным.
– Ну что, поехали? – нарушил молчание Торин.
– Ха! А если там кто засел? – возразил осторожный Малыш.
– Не гадайте, деревня пуста, – вмешался до этого внимательно прислушивавшийся к чему-то Фолко. – Можно ехать смело.
– С чего ты взял? – удивился Малыш. – Может, они все по погребам попрятались?
– Слышишь, как птицы кричат? – прищурился Фолко; слабый ветер доносил до них голоса лесных обитателей. – Это краснозобики, я их знаю. Они такие сторожкие, что ближе, чем мы сейчас, никого к себе не подпустят. А кричат они чуть ли не в самой деревне. Людей они заметят за милю, подобраться к ним – ох как нелегко!
– Гм! – пожал плечами Торин. – Вот что значит – житель Верхов! Слушай, а что это вообще за птицы? Почему я о них раньше не слышал? Какие они из себя? Большие, нет?
– Не только большие, но и вкусные, – усмехнулся Фолко, перетягивал колчан поближе. – Вы меня тут подождите, я пойду вперед. Глядишь, дичинкой разживемся!
Однако, прежде чем разделиться, они должны были миновать оставшийся чуть в стороне черный камень; Торин настоял, чтобы они осмотрели его.
На черной поверхности камня выступали контуры двух фигур – звериной и человеческой. Широкоплечая, широкобедрая женщина с округлым лицом стояла на левом колене, правой рукой опершись о длинный лук, а другую уронив на загривок подавшейся вперед волчицы с оскаленной пастью и вздыбившейся шерстью. Головы фигур, выполненные необычайно тщательно, поражали искусством работы; тела сливались с камнем, уходя в его глубину. Фолко как завороженный глядел на изваяния; что-то пугающее, недоброе было в них, что-то необычайное, заставившее хоббита долго и пристально вглядываться в них, пока его наконец не осенило – у женщины были глаза волчицы, а у зверя – человеческие! Фолко замер; в ту же секунду скрывшееся на время солнце выглянуло из-за белых кучевых облаков, его лучи упали прямо на лица каменных фигур, и тут уже содрогнулся не только хоббит – женщина и волчица внезапно прозрели! На казавшихся слепыми глазах появились черные зрачки, направленные прямо на светило. Лица изваяний ожили; звериная чуткость и нечеловеческая мудрость читались в разбуженном солнцем взгляде женщины, и человеческая глубина и разумность – в зрачках ее спутницы. Волчье и человеческое начала так переплетались в них, что они казались сестрами.
Гномы согласно и восхищенно вздохнули, прицокивая языками, как делали всегда, видя чью-то замечательную работу.
– Как такое у них получилось, объясните вы мне? – бормотал Малыш, близко-близко подойдя к камню.
Оставив наконец за спиной загадочное творение неведомых мастеров, они неспешно и осторожно двинулись вперед. Вскоре Фолко остановил своих спутников, спешился и крадучись зашагал дальше. Он вновь надел на левую руку изрядно поношенную рукавичку лучника без пальцев, достал из колчана две стрелы и приготовился.
Краснозобиков он поднял, не доходя шагов ста до края деревни. С полдюжины тяжелых красногрудых птиц, наполняя воздух упругим хлопаньем крыльев, вырвались из зелени невысокой гибкой поросли и, стелясь над самой землей, помчались прочь, лишь немногим уступая в быстроте молниеносным орлам. Их взлет был настолько неожидан, что ни один из лучников Арнора не успел бы даже прищуриться; ни один
