Я не поверил своим глазам — это не укладывалось ни в какие рамки. Рвани Грободел вслед за нами, и через пару-тройку минут мы растеряем всё преимущество, какое у него отвоевали. К тому же подстрелить нас на узкой дороге значительно легче, чем когда мы метались и прыгали по снежным дюнам.
Точно! Ублюдки затем и остановились, чтобы получше прицелиться! В этом жёлобе мы для них — будто движущаяся мишень в тире. Надо лишь занять хорошую, устойчивую позицию, поймать нас на мушку, взять нужное упреждение и спустить курок. А потом бац!… ну, или в крайнем случае бац! бац! бац! — и приз за меткую стрельбу у Хрякова в кармане!
Вот только никаких: «бац!», позади нас не раздаётся. Пулемёты и орудия «Ларги» направлены на нас, но ни одна очередь не ударила нам вслед. И как вы объясните такую странность? Тоже спишете её на грядущую непогоду? Что ж, валяйте, если вы, в отличие от меня, и впрямь видите в этом логическую взаимосвязь.
А впрочем, забудьте. Не нужно ничего объяснять. Разгадка этой тайны не заставила себя ждать и свалилась на нас как снег на голову, спустя считаные секунды… Или нет — ещё неожиданнее! Всё-таки падения снега на наши головы мы давно ожидали. А вот о том, какую ошибку допустили, свернув на берег, узнали лишь сейчас. И то с чужой подсказки, поскольку своим умом мы с Жориком до такой разгадки вряд ли дошли бы.
— О, нет! — вскричал лежащий на полу Свистунов, после чего уселся на колени так резко, будто обнаружил под собой скорпиона. — Идиоты! Что вы наделали?! Назад! Быстро назад! Возможно, ещё не поздно!…
Тиберий смотрел вытаращенными от ужаса глазами не на нас, а на дисплей «Доки». Что конкретно там было отображено, мы не видели. Но по количеству мерцающих на экране красных всполохов становилось понятно, что мини-комп доктора сигнализирует ему о какой-то тревоге.
— Не поздно для чего? — Я не собирался останавливаться, когда мы и так являли собой отличную мишень. А тем паче не желал идти на попятную прямо в лапы чистильщиков.
— Для всего! — Руки Свистунова заходили ходуном, а сам он начал суматошно озираться по сторонам в поисках пока неведомой нам с Жориком угрозы. — Да стойте же вы, наконец! Ведь это же… это же… «Лестница в небо», разрази вас гром!
Пропади всё пропадом! Услыхав это, я аж поперхнулся. И, кабы не сидел пристёгнутым к креслу, точно плюхнулся бы от такой сногсшибательной новости на задницу. И проложенная в снегу магистраль, и сбой бортового навигатора, и заложенные уши, и охватившая преследователей странная нерешительность… Всё это вмиг сложилось передо мной в единую картину. И даже название у этой картины имелось. Весьма романтическое:
«Лестница в небо»!
И пусть название это соответствовало истине, на небо меня и моих товарищей эта лестница привести точно не могла. Ну, разве что совсем ненадолго. И лишь затем, чтобы сбросить нас — грешников, — с тех горних высей прямиком в Ад.
— Стой! — крикнул я Жорику, позабыв не только о Грободеле, но и вообще обо всём на свете. Прятки, погони, перестрелки… Елки-палки, какой же мелочной суетой кажется всё это на фоне беды, в которую мы только что по моей милости влипли! — Разворачивайся! И гони обратно что есть духу! Может быть!…
«…ещё не всё пропало» — хотел я договорить. Но увы — всё пропало до того, как я успел это произнести.
Каким образом пропало? Странный вопрос. А как обычно пропадает что-либо на нашей планете? Просто берёт и исчезает, либо временно, либо насовсем. Что в равной степени относится и к людям. Вот только пропадаем мы в Пятизонье чаще всего с концами — такие уж тут порядки. И за их соблюдением Зона следит строже, чем самая суровая воспитательница из института благородных девиц…
Глава 8
Уверен, вы согласитесь со мной в том, что мудрость матери-Природы безгранична, и всё, чем она одаривает человека, идёт ему исключительно во благо. Даже то, что обязано его убивать.
Это я к чему — вот, например, что бы вы выбрали: упасть с огромной высоты и погибнуть от удара о землю или ещё в падении — от разрыва сердца? Боюсь показаться неоригинальным, но я бы выбрал второй вариант. Да и вы, полагаю, тоже. Ведь мы с вами разумные, трезвомыслящие люди, так? И нам гораздо приятнее, издав предсмертный крик, умереть в свободном полёте, нежели слышать в последние мгновения нашей жизни хруст собственных костей и чувствовать, как сломанные ребра пронзают нам лёгкие.
Что ни говори, а хорошо придумала Природа, вживив в нас такой механизм автоматической самоликвидации. И потому было бы невежливо упрекать её после этого в отсутствии гуманизма. Одно плохо: как и любой другой механизм в нашем не идеальном мире, этот также подвержен досадным сбоям. Что, учитывая его специфическую задачу, ведёт уже отнюдь не к гуманным последствиям…
Когда я сказал «всё пропало», это лишь наполовину соответствовало истине. «Всё» не исчезло — оно осталось на прежнем месте. Это мы исчезли из окружающего мира, угодив в одну из зловещих ловушек Пятизонья — «Лестницу в небо».
Она искривляла пространство таким хитрым образом, что, попав в эту аномалию, вы поначалу совершенно ничего не чувствовали. Как шли, так и продолжали идти по своим делам, не замечая за собой и привычной реальностью никаких метаморфоз. Кроме разве что резкого перепада давления, ни с того ни с сего закладывающего уши. Не так сильно, как наши уши, если вы передвигались пешком, но тоже ощутимо. Однако в Пятизонье, с его климатическими и иными катаклизмами, сталкеры, бывало, страдали от перепадов давления по десять раз на дню, и сам по себе этот факт ещё ни о чём не говорил. Но заставлял насторожиться, когда подобное происходило с вами в спокойной обстановке, посреди чистого поля и при благоприятной погоде.
И я бы насторожился, если бы наша ситуация подпадала хотя бы под одно из трёх вышеупомянутых условий. Но погоня, береговой склон и надвигающийся снегопад напрочь сбили меня с панталыку. И вдобавок отшибли память, ведь я помнил, что, неразличимые без специальных индикаторов летом, зимой «Лестницы» оставляли на снегу следы. И, как правило, это были идеально ровные, словно вырезанные лазером, траншеи.
Лог, в который мы въехали, очень даже напоминал такой след. И на армейских картах он наверняка был уже отмечен и опознан как ловушка. Вот почему Грободел сюда не сунулся. И не стрелял он по нам потому, что чистильщики нас попросту не видели. А видели они лишь оставленную «Кайрой» колею, которая обрывалась на въезде в снеговой жёлоб. Сами же мы в этот момент находились в области искривлённого пространства, продолжая глядеть на неизменившийся окружающий мир, в то время как нас в нём уже не было.
Поняли что-нибудь? Нет? Я — тоже. Да и не важно. Прожив в Пятизонье пять лет, мне не удалось расшифровать и полпроцента всех здешних головоломок. И не мне одному. На какую только чертовщину порой не наткнёшься под куполами Барьеров, которые, к слову, тоже есть одного поля ягода со всеми этими «Лестницами», «Фричами», тамбурами и прочими «Лототронами».
Бортовой компьютер «Кайры» имел не самый лучший детектор аномалий и потому не зарегистрировал наше приближение к ловушке. Свистуновский «Дока», как более продвинутый аппарат, исправно предупредил хозяина об опасности. Но поскольку Тиберию в ту минуту было не до мини-компа — бедолага-учёный как раз выблевывал остатки завтрака, — старания «Доки» пропали всуе. Когда же Свистунов снова начал адекватно воспринимать реальность, было слишком поздно — она сама уже стала неадекватной и непредсказуемой.
Положительной стороной «Лестницы в небо» являлось то, что она не отнимала у человека разум, не перемалывала в фарш, не лишала жертву подвижности и вообще возвращала её в привычный мир такой, какой её оттуда забирала. Отрицательная сторона у этой ловушки была всего одна: она выбрасывала своих жертв не там, где их похищала. И только. Даже тамбуры и Барьеры по сравнению с ней причиняли нам больше мучений. Но не всё здесь, разумеется, было так просто. О том, где оказывались жертвы «Лестницы», покинув искривлённое пространство, красноречиво говорило её название. Туда же занесло и
